ЕФИМ БЕРШИН / МИХАИЛ ЮДОВСКИЙ

Ефим Бершин

На соседней террасе играли на скрипке,
крался месяц из тьмы, как застенчивый вор,
и незваные гости спешили к калитке,
но никак не могли просочиться во двор,

где шуршали под полом пугливые мыши,
где в углу, у колодца, скрипела бадья,
и в темнеющем небе был явственно слышен
на лету застывающий скрип бытия.

Я лежал на траве. Я был плотно укутан
в эту ватную ночь, как в чужое пальто.
И безглазое небо темнело, как купол
опустевшего шапито,

из которого зрителям в строгом порядке,
надлежало по шатким ступеням стекать
в подворотни, где детям, играющим в прятки,
никогда, никого, ни за что не сыскать.

Я пытался понять, что бывает с ноктюрном,
улетающим в ночь за пределы смычка
в переулки, где нищие рыщут по урнам,
и ревет по подъездам собачья тоска,

где циничное время гуляет по паркам,
где уже никого никуда не зовут,
где ребенком, на игры и сладости падким,
я пытался поймать исчезающий звук

и смеялся, и глухо давился зевотой,
убегал и кому-то дерзил сгоряча,
догадавшись, что сам был отыгранной нотой,
жалким звуком, упавшим из рук скрипача.

И дальнейшее было смешно и нелепо.
Но глядело из мрака, дразня и маня,
бесконечное, страшное, черное небо.
Ну чего тебе надо еще от меня?

Михаил Юдовский

А мне не странно то, как беспрестанно
кружит осенний ястреб над стерней,
как падает засохший лист каштана
на тело лужи всею пятерней —

как будто влажный рот, набитый небом,
пытается закрыть ей. А в ответ
крошится с неба теплым белым хлебом
осенний распадающийся свет.

И я его ловлю — прозрачной кожей,
неспешными движеньями ресниц
и прописью чернильною, похожей
на стаю улетающую птиц.

И было очень тихо — от печали
и радостно — от светлого огня.
А где-то там кого-то убивали.
Кого-то. А казалось, что меня.

12.11.2023