ИРИНА ЕВСА / ВИКТОР КАГАН

***
Видно, здорово напился, убаюкивая дух,
коль не хипстера на пирсе видишь ты, а сразу двух.
Это прям какой-то Пратчетт. Клацнув дверцами тойот,
глупый хипстер робко прячет, умный — смело достает,
чтоб, торча в чужой палатке с гордой надписью «Надым»,
ты ловил ноздрями сладкий электронной цацки дым.

Не впервой курить вприглядку бездоходному тебе,
на челе сгоняя в складку мысль о классовой борьбе.
Не впервой слезой давиться пересёкшему Сиваш.
Все плывет, и все двоится: крымненаш и крымневаш.
И маячат беспартейно — между миром и войной —
цвета местного портвейна два светила над волной.

Ты и сам давно раздвоен: у тебя внутри мятеж,
перестрелка, смута, зрада, разоренная страна,
где один — Аника-воин, а другой — А ну-ка врежь,
и обоим вам не надо ни победы, ни хрена.

Потому что в этом гуле, продолжающем расти,
ты боишься, но не пули — страшно резкость навести
на окрестность, где отсрочка от войны лишает прав,
и никчёмный одиночка видит, голову задрав,
как меж бездною и бездной, рассекая темноту,
хипстер движется небесный с огнемётом на борту.

Виктор Каган

***
Вроде только что правило детство,
в свиристелку бесстрашно трубя,
а уже подбиваешь наследство,
что останется после тебя –

перепачканной пачки бумаги,
пара трубок, иссохший табак,
будто снег почерневший в овраге,
завалявшийся старый пятак,

суеты ослепительный глянец,
оглушительный гимн кутерьмы,
и чахоточный марта румянец,
и холодная бледность зимы,

и прозрачная нежность печали,
и на крыльях надежды пыльца,
и судьба, что таилась в начале,
а открылась за миг до конца.

Вроде только что тешилась вьюга
своей властью, как чокнутый царь,
а уже расцветает упруго
чёрно-белый природы словарь,

и стоишь под незримой короной,
соблюдая земной карантин,
старый, глупый, смурной и влюблённый
сам свой раб и себе господин.