Михаил Берг. ЭНЕРГИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЯ. ИЛИ ЛАКМУСОВАЯ БУМАЖКА, А МОЖЕТ БЫТЬ, ПРОСТО ВЫНУЖДЕННЫЙ БУНТ НА КОЛЕНЯХ

Отъезд за границу замечательной актрисы Хаматовой и ее заявление, что возвращаться она боится, так как не хочет ни врать, ни бороться с режимом, вызвали у одних всплеск сочувствия и восхищение ее позицией. В то время как другие некстати вспомнили, что актриса была доверенным лицом Путина на выборах, своим именем и репутацией поддержала его восхождение к власти в обмен на поддержку государством ее благотворительного фонда (о ней, если помните ходил стишок, как пятого-помятого спасла Чулпан Хаматова).

Но я это пишу не для того, чтобы поддержать фанов или, напротив, хейтеров. Тем более, что сейчас каждый день приходят сообщения об отъезде самых разных известных и мало известных либералов, которые с началом агрессии России против Украины и ужесточения режима, посчитали для себя более приемлемой эмиграцию, а не в той или иной степени сосуществование с режимом на одном поле. Хотя на протяжении этих двух с лишним десятилетий вполне ладили с режимом или, по крайней мере, сосуществовали. А окончательно порвали с ним какую-либо связь, вот, буквально в последние две-три недели. Когда режим закрыл несколько важных либеральных СМИ, с которыми многие из них сотрудничали или просто в них работали. И вообще режим, войдя в войну, в том числе с национал-предателями, по выражению главы режима, стал реально опасен даже для тех, кто с ним вполне ладил, как тот же Иван Ургант. Или другие актеры или музыканты, которые до определенного момента считали сосуществование с режимом допустимым, а фиксацию своего политического отношения к нему ненужным, а после перехода Рубикона по Днепру – все изменилось.

Но я это пишу не для того, чтобы выразить свое отношение к тем, кто сначала с режимом ладил, а теперь перешел к конфронтации, а для того, чтобы объяснить, как это, по моему мнению, связано с войной России против Украины и самой возможностью эту войну начать и длить, и подпитывать из разных источников. И здесь важна не позиция этих новых эмигрантов из числа в разной степени известных либералов, а то, что общество оценивает их как почти героев, сначала находивших в себе смелость оставаться либералом при мягком авторитаризме, и только после перехода авторитаризма к тоталитаризму или очень жестокому авторитаризму-диктатуре решивших громко хлопнуть дверью, заявив о своей невозможности это терпеть. В том числе потому, что пусть не всех, но многих из этих новых эмигрантов знал лично, других опосредованно, через знакомых друзей, среда узкая и в общем и целом понятная.

Я уже как-то рассказывал, как в 2005 написал книжку «Письмо президенту», потому что работа на радио «Свобода» меня совершенно не устраивала, там главным героем двух десятилетий был Явлинский, и вообще царил тот постсоветский либерализм, который во всем мире считается консерватизмом или в лучшем случае – правым либерализмом. И вот я в течение почти года пытался издать свою книжку, обращаясь в том числе к некоторым из этих известных либералов, и ото всех получал отказ, вежливый, потому что мы все вежливые люди, и не в том смысле, в какой вежливые люди захватили через 10 лет Крым, но и в этом смысле тоже.

Потом я еще написал несколько циклов очерков, в том числе — «Письма о русском патриотизме», в которых попытался проанализировать причины взбухания русского национализма на дрожжах великодержавия при Путине, говорил о географическом характере русского патриотизма, озабоченного территориями как тюлень слоем защитного жира, и все так же не смог это опубликовать нигде, кроме еженедельника «Дело», было такое малобюджетное издание в Петербурге начала века. И я это пишу не для того, чтобы подчеркнуть свою прозорливость, потому что, не сомневаюсь, что то же, что и я, видели почти все другие, оптика взгляда – это слой чтения и некоторая риторическая культура, тоже следствие опыта. И я думаю, что понимаю, почему эти многие утверждали, что предлагаемое мной неформат. То есть вы спешите на бал, а вам кто-то пытается насыпать в бальные туфельки песка, пропесочивая кого-то, а вы хотите радости и счастья, которых вполне заслужили. И при чем здесь какие-то непонятные тексты, имеющие отношение к каким-то преувеличенным опасениям, сегодня уже неактуальным и в общем и целом ненужным, как ненужно нам все, что не годится в пищу и как бы не нужно здесь и сейчас.

Еще раз, если у вас возникает ощущение, что я хочу пропиарить неуступчивость и радикализм на фоне как бы всеобщего конформизма тех, кто вот в ту историческую эпоху 15-17 лет назад спокойно делал себе карьеру и вежливо морщился при появлении предлагаемого мной неформата, то вы будете правы только отчасти. Потому что я не сомневаюсь, что это же видели и это же пытались анализировать другие, менее обременённые знакомством среди видных постсоветских либералов и, значит, имевших еще меньше шансов быть услышанными обществом.

И вот здесь я попробую перейти по очень узкому мостку на другой берег. Вот Путин начал войну с Украиной, вот он сейчас бомбит Мариуполь, сравнивает с землей другие города, вот его в три горла продолжают поддерживать записные пропагандисты, а бОльшая часть общества полагает, что все эти разбомбленные роддома, театры и прочие здания, служившие убежищем во время бомбардировок, — это фейки украинской стороны или ее же бомбы и ракеты, то есть инсценировка.

Но на время оставим общество и его выгодное для себя заблуждение, сфокусируемся на той группе лиц, которая принимала решение перейти Рубикон, которая готовилась и разрабатывала планы войны против Украины, сегодня выполняющей особую роль, о которой я еще скажу. Даже не зная, кто входит в эту группу, помимо Путина, можно не сомневаться, что она есть. Мой вопрос простой: что было необходимо, чтобы в мозгу этих людей, далеко, как мы видим, не стратегов, людей с более чем скромными интеллектуальными данными возникло ощущение всесильности. Ощущение, что они великие полководцы, что они видят то, что не видят обыкновенные люди, отягощенные чуть большим образовательным опытом. И хотя в последнее время очень удобной стала версия невменяемости первого лица и, возможно, его ближайшего окружения, хотя я в этом сомневаюсь, все равно, дабы идея, сверхценная идея завладела мозгом, необходимо, чтобы она созрела и не встречала серьезного сопротивления, а, напротив, росла как на дрожжах.

Назовем это энергией заблуждения, потому что сегодня на фоне невозможности справиться с армией самой бедной страны Европы, многие уже понимают, что сверхценная идея Путина и КО (не знаю, как в ворде сделать «о» надстрочной) о том, что украинцев не существует, что они те же русские, которых только Вашингтон и Лондон, англосаксы то есть, науськивает стать анти-Россией, и вообще это все англичанка гадит, если уж совсем соглашаться на тривиальность формы. И это все —  ни что иное, как энергия заблуждения.

И вот пошли по мосткам. Дабы энергия заблуждения накапливалась необходимо, чтобы ее ничто не тревожило, не смущало, не служило громоотводом, чтобы в небольшом интеллектуальном аппарате одного или нескольких плохо учившихся в школе и вузе стратегов-самоучек возникало ощущение всесильности и мессианской роли. Помните, как Илье Муромцу виделись порой эти галлюциногенные серебряные кольца, за которые он, если возьмется, то перевернет мир, без него на это неспособный: неспособный измениться.

Потому и напирают на невменяемость, что она удобна. Она как бы обнуляет вину и ответственность тех, кто в те же годы созревания энергии заблуждения не просто тихо и спокойно делал свою гуманитарную карьеру, а не давал хода мыслям, способным стать чем-то вроде названного выше громоотвода. Не одного громоотвода, а множества, множества громоотводов в виде анализа или даже попыток анализа происходящего, которые не неформат, а именно то, что сегодня эти самые либералы открывают как новость. Вдруг как бы проснувшиеся после обморока из-за того, как кормящие их СМИ оказались под запретом, а их позиция ловких, милых и неглупых конформистов, которые как бы смелели вместе со всем обществом, эта позиция вдруг стала исчезать и вот-вот почти исчезнет. И поэтому общество, защищая себя, героизирует их, эту уходящую натуру эпохи. Мол, так и надо, сначала два десятилетия быть конформистами, а когда режим, посуровев донельзя, отменяет легитимность конформизма за ненадобностью, превращаются на глазах в, страшно сказать, революционеров и борцов с режимом, еще вчера кормильцем, пусть грубоватым, но и щедрым, что скрывать.

Еще раз. Дело не в том, что быть конформистом (или в той или иной степени конформистом, или отчасти конформистом, а отчасти вполне даже пристойным ученым или журналистом)  – зазорно. Не зазорно. Конформисты всегда были и будут большинством, спорить с этим глупо. Я обращаю внимание на другое. На то, как общество, не тот глубинный народ, о котором сейчас речь не идет, а именно что образованные и вполне либеральные люди, героизируют Чулпан Хаматову, как тип позиционирования, а так милую и талантливую актрису, с очень какой-то мягкой и уместной грацией теплого, отзывчивого человека, если понимаете, о чем я. Ее, других, которые радикализируются  вместе с режимом, только в обратную сторону, но и это понятно и закономерно. И вот именно эта героизация, это ощущение, что они, эти милые конформисты, герои этой части общества, и есть одно из факультативных свидетельств, что у этого общества и этого либерализма не так уже и много шансов на выживание, они, этим шансы есть, они есть всегда, но их немного.

И, напротив, дабы не кончать на миноре, хотя конец всегда – минор и прощание. Есть у некоторых аспектов современного мира удивительное свойство быть лакмусовой бумажкой или выводить кого-то или что-то мутное на чистую воду, делать зримым то, что иначе тонет в фарисействе. Этих примеров не так и много, но они есть. Я возьму одного человека и одну общественную субстанцию. Навальный, какой бы ни был у него бэкграунд, стал такой лакмусовой бумажкой, которая в виде волшебства вывела на чистую воду ложь режима и его первого лица, как людей и режима не заслуживающих какого-либо доверия и вообще недостойных. То есть они естественно камуфлировали свою сущность, но Навальный сделал очень простую вещь. Он согласился быть жертвой, жертвой их тайного преступления, но не потерял мужество сопротивляться до конца и сопротивлялся, и делает это до сих пор. То есть стал не быстрой жертвой, не жертвой, которую прихлопнули как муху, и забыли. Нет, он согласился, даже предложил себя в качестве жертвы, и в этом процессе ложь, жесткость, нечеловеческая такая (хотя вполне она человеческая), преступный склад ум, готовность к убийству без суда и вообще криминальный склад натуры стали достоянием всех. Если бы Навальный сломался, а его ломают каждый день, то вся эта история как бы сошла на нет. А он своей твердостью, твёрдостью как перманентное качество жертвы, превращает фотографию в кино, в сериал, а разоблачение в непрекращающийся позор. Потому что он – лакмусовая бумажка преступлений Путина и его режима, которые были понятны, но не видны, о он сделал их понятными и видимыми, и с этим уже ничего не поделать.

Ну, а общественная субстанция – это, конечно Украина. Она не делала свою жизнь с Навального, она сама по себе Навальный, сама предъявляет и проявляет преступления режима так, как может жертва, не собирающаяся сдаваться, и кожа которой горит от следов прикосновения, как в одном рассказе одного австрийского писателя. Если бы Украина сдалась, многие бы поняли, силы несоизмеримы, и я бы понял, и другие, у которых всегда наготове какая-нибудь присказка, вроде: против лома нет приема.

Но тогда бы это была не гибель России, а ее подмоченный триумф. А Украина, став лакмусовой бумажкой цивилизационного качества, предъявила преступность страны, преступность нации, не только режима, потому что энергия заблуждения в головах путинской элиты, в головах той весомой части общества, которое поддерживает эту войну, несмотря на ее очевидную преступность, или то, что называется преступностью, это как бы финиш. Я не знаю, какой, я не знаю, как именно это кончится, но то, что такой России больше не будет, а будет что-то сохраняющее смысл где-то там, на периферии головного мозга или его рефлексов, это потому что Украина, даже став жертвой, сохранила мужество и твердость, почему и может стать могильщиком своего врага.

И дабы не произносить неудобопроизносимое слово герои, можно сказать, мы знаем их имена. И не забудем, как сделавших то, что другие, возможно, хотели, но не смогли. А они захотели, смогли и сделали. Ну, как бы спасибо, если это слово здесь уместно.