ВИКТОР КАГАН / ИРИНА ЕВСА

Виктор Каган

* * *
Я тем закончу, чем когда-то начал –
щенячьим визгом, сиплым волчьим плачем
в ладонях тёплых снежной тишины,
где не слова уже, а только всхлипы
и не поймёшь – снежинки или липы
цвет опадает с дерева войны.

Блажит война, беременная миром,
ворона на суку с протухшим сыром
пустых словес, и льстивая лиса
плетёт ей славословия ловушку.
Они морочат головы друг дружке,
пока не загорятся небеса.

Восход горит или закат пылает?
Бог матом кроет. И сверчок камлает
бессмертие кощееву яйцу.
Бессильна соль земная в дней солонке.
Распят сын божий на державной шконке.
И стрелка время волочёт к концу.

А нам с тобой раскрытые могилы
да из бессилья рвущиеся силы,
да сон без сна, да онеменья боль,
да ненько, мати, мать твою и мамо,
и небеса взрывающая яма,
и слёз хранящая непрочность жизни соль.

©15.03.2022

Ирина Евса. Из книги «Трофейный пейзаж»

* * *
Ты, дробящий толпу на взводы и на бригады,
изучающий алчно карту моих дорог,
мы с тобой не по разны стороны баррикады
потому, что и баррикада есть диалог.

Я, представь, не любила с детства урчанья, рыка,
этих «смир-рно!», «р-равняйсь!», раскатов двойного «эр».
И картавость моя — лишь косвенная улика
внутривенного неприятия крайних мер.

Безразлична к твоим указам моя держава —
обесточенная провинция, for example, —
южный двор, где лучом закатным подсвечен справа,
над верандой завис сирени прощальный залп;

где легко шепоток о Шнитке или Башмете
разрастается в гул вечернего кутежа,
и, как пуля, от стенки треснувшей срикошетив,
майский жук на тарелку шлёпается, жужжа.

…Иногда из набухшей тучи звучит валторна,
И в ответ верещат встревоженные сверчки.
Но мятеж принимает форму ночного шторма,
что смывает к утру прибрежные кабаки.

Всякий стяг на твоих просторах мне фиолетов,
демонстрация власти, переговоры, блиц-
интервью… И меня мутит от любых декретов,
как порою мутит от жизни самоубийц.

С генералами сил ошую и одесную
ты спешишь завершить батальное полотно.
Но, как только твои войска подойдут вплотную,
эта малая атлантида уйдет на дно.

И трофейный пейзаж, что, впрочем, не столь заманчив,
диковато сверкнет в голодном твоем зрачке:
на лазоревом — белый пластиковый стаканчик
с полумёртвым сверчком на выпуклом ободке.