Александр Генис. КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ КОНСТАНТИНОСА КАВАФИСА

Я впервые увидел его портрет над столом Бродского — еврейский нос, приклеивающийся взгляд, круглые, как у Бабеля, очки. Он казался родственником Бродского, потому что остальные были его друзьями — Ахматова, Голышев, Сергеев, Уолкотт. Бродский написал о Кавафисе эссе, участвовал в переводах, но снимок на стене — знак иной близости. Возможно, это была любовь ко всякого рода александризму.

Меня у Кавафиса покоряет пафос второсортности. Я даже переснял для себя карту Александрии — не той, которая была центром мира, а той, которая стала его глухой окраиной.

Кавафис называл себя поэтом-историком, но странной была эта история. В сущности, его интересовала история нашей слепоты. Стихи Кавафиса полны забытыми императорами, проигравшими полководцами, плохими поэтами, глупыми философами и лицемерными святыми. Кавафиса волновали только тупики истории. Выуживая то, что другие топили в Лете, заполняя выеденные скукой лакуны, он делал бытие сплошным. Кавафис восстанавливал справедливость по отношению к прошлому. Оно так же полно ошибками, глупостями и случайностями, как и настоящее. При этом, Кавафис отнюдь не собирался менять знаки, заменяя историю победителей историей проигравших.

Его проект радикальней. Он дискредитирует Историю как историю, как нечто такое, что поддается связному пересказу. История у Кавафиса не укладывается в прокрустово ложе причин и следствий. Она распадается на странички, да и от них в стихи попадают одни помарки на полях. Каждая из них ценна лишь своей истинностью. Оправдание ее существования — ее существование.

Самоупоенно проживая отведенный им срок, герои Кавафиса не способны выйти за его пределы. Их видение мира ограничено настоящим. Все они бессильны угадать свою судьбу. Чем и отличаются от автора, который смотрит на них обернувшись: их будущее — его прошлое.

Так Кавафис вводит в историю ироническое измерение. Форма его иронии — молчание. Устраняясь из повествования, он дает выговориться другим. Автор не вмешивается, не судит, не выказывает предпочтения. Он молчит, потому что за него говорит время.