Михаил Юдовский. Три стихотворения

* * *
С крахмальною салфеткой на коленах,
с бородкой в масле,
он говорил: «Не брать военнопленных –
у нас не ясли».

Янтарный гусь расправил мощно лапы,
и, хорошея,
внутри графина водка потекла по
хрустальной шее,

раздвинула сознанья коридоры
слезою нежной.
«Вот так же мы разделаем просторы
недозалежной,

как эту птицу. На калач намажем
зернистой чернью
и – помоги нам Господи – закажем
по ней вечерню».

В стаканах отражались многогранно
лампады-клюквы,
а на стене ночного ресторана
горели буквы,

поднявшись над столешницей аршинной,
над белой плахой:
«Любитель пообедать Украиной –
изыди нахуй».

А бородатый, собственной отчизне
служа нелепо,
вершил войну, размазывая жизни
ножом по хлебу.

2014

* * *
Среди черного дыма войны
проступали под пенье кукушек
голубые глаза тишины
со зрачками нацеленных пушек.

И земля под пером февраля
расплывалась чернилами, немо
перепачканным ртом шевеля,
словно небу читала поэму.

Над заплатанной россыпью тел
на огромной бессмысленной плахе
то ли ангел по небу летел,
то ли облако в белой рубахе.

И мололась, мололась мука,
и кипела, кипела работа.
А века… Что такое века?
это капельки крови и пота.

Продолжая идти напрямик,
мимоходом столетья растили
Украины решительный миг
и бездарное время России.

И отчаянно скалился рот,
искаженный восторгом и грустью.
И река, совершив поворот,
устремлялась к далекому устью

и срывала покров и покой
с берегов и с пустого причала.
И в полете орла над рекой
одинокая песня звучала.

И плыла в этой песне тоска,
как в блаженной молитве калеки.
А века… Что такое века?
Это наши закрытые веки.

2015

* * *
Подари мне не райский, а самый обычный сад,
потому что с эдемских кущ – невеликий куш.
Я вижу будущее, оглядываясь назад,
и вижу прошлое в отражениях луж.

Ночью шепчут мне: «Повернись-ка на правый бок,
ибо спящим лицом к окну и спиной к стене
снится Бог». «Да на кой мне, – устало зеваю, – Бог?»
«Ну, не знаю. А вдруг пригожусь…» – отвечают мне.

Я почти уплываю в доселе иные края,
и опять этот голос скребет в голове, как мышь:
«Кстати, разве не ты был убит на войне?» «Не я».
«Извини, перепутал. За всеми не уследишь».

Пузырем багровым лопается закат,
вышибая стекла, кровель срывая жесть,
и на стенке последней из уцелевших хат
мальчишка осколком шкрябает слово «месть».

Человек в шинели появляется из пустоты,
протянув мне флягу: «На, хлебни из горла».
«Что там?» – спрашиваю. «Ничего. Это был не ты.
Успокойся, братишка. Это смерть твоя умерла».

2016