Сергей Чупринин. СВИРСКИЙ ГРИГОРИЙ ЦЕЗАРЕВИЧ (1921-2016)

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)

В историю русской прозы С. войдет вряд ли, и книги его скорее всего умерли, как безымянные на штурмах мерли наши. Однако при разговоре о том, как писатели боролись с правящей идеологией, и этой судьбы не минуть.

Начиналась она, как почти у всех людей его поколения: в 1939-м был призван в армию, в годы Великой Отечественной войны служил бортмехаником на пикирующих бомбардировщиках, затем стал военкором газеты «Североморский летчик», членом ВКП(б) (1944) и, демобилизованный после Победы в звании младшего лейтенанта, кавалера ордена Красной Звезды и нескольких боевых медалей, прошел курс обучения на филфаке Московского университета (1946-1951).

Первый роман – «Заповедь дружбы» (М., 1947) – вышел у С., почти никем не замеченный, еще в студенческие годы. В 1952-м появился следующий – «Здравствуй, университет!», — и реакция на него ограничилась новомирской рецензией под названием «Обедненная картина» (1952, № 9).

Слава не настигнет С. и позже, но недавнего фронтовика в Союз писателей примут, и начнется жизнь рядового советского литератора-коммуниста: новые рукописи, выступления на партийных собраниях, где он стал едва ли не записным оратором, изматывающее бодание с издателями и цензурой, вычеркивающими из книг, как он всё сильнее и сильнее убеждался, всякое живое, правдивое слово.

Роман «Ленинский проспект», хоть и с изъятиями, в печати все-таки появился (М., 1962), через два года был даже переиздан, а вот написанный еще в 1954 роман «Государственный экзамен» о том, как душили кибернетику при Сталине, полз к печати 13 лет и в 1967 году был все-таки зарублен Главлитом. Из шедшего в типографию однотомника С. выбросили «идейно неприемлемый» роман «Линия фронта на карте не обозначена». И даже фильм «Места тут тихие» о летчиках Заполярья, снятый по его сценарию «Штрафник» (Искусство кино, 1966, № 2), уже после госприемки урезали и переозвучили, так что, например, слово «штрафбат» было заменено на «стройбат», а «штрафник» на «разжалованный».

Другой бы, может быть, смолчал, но не темпераментный и неукротимый С., которого, сняв иронические коннотации, стоило бы назвать «правдорубом». Дойдя до критической отметки, его обида и раздражение, перерождающиеся уже в ненависть к режиму, стали выплескиваться. Где? На партсобраниях, конечно, и первый настоящий бой С., «преодолев, — как он вспоминает, — опасения не вернуться домой», дал 27 октября 1965 года, когда он публично обвинил власти в потакательстве антисемитизму, а цензуру окрестил «особым совещанием в литературе (ОСО)».

Оттепель к тому времени еще не до конца исчерпалась, и, выступая на этом собрании вслед за С., кандидат в члены Президиума ЦК П. Демичев даже признал в чем-то его правоту. А когда спустя неделю все-таки вызванный в горком коммунист С. отказался отказываться от своих клеветнических измышлений, его пожурили, но пока что простили.

Тогда в мае 1967-го он подписал «Письмо 84-х» IV съезду писателей с требованием отмены цензуры. И тогда, на отчетно-выборном партийном собрании московских писателей, проходившем 16 января 1968 года в присутствии всё того же П. Демичева, С. со страстной речью обрушился уже не только на засилье цензуры, но и на попытки В. Закруткина, С. В. Смирнова, М. Алексеева, Ф. Чуева, других автоматчиков партии возродить культ личности Сталина в своих новых произведениях. «Мы требуем свободы — от извращений линии партии, безнаказанно осуществляемых воинствующими групповщиками», — заявил С. и в общей сложности, — как подытожил Е. Эткинд, — «наговорил себе на 25 лет (по шкале 1949 г.) или на вышку (по шкале 1938 г.)».

1968 год, конечно, не 1949-й и не 1938-й. Но однако же и не оттепельный 1965-й, так что Фрунзенский райком КПСС сначала, 21 марта, «за демагогическое, политически вредное выступление» объявил С. строгий выговор с занесением, а через неделю, 27 марта, из партийных рядов все-таки исключил. Что не помешало автору направить текст своего выступления не только в самиздат, но и лично Л. Брежневу, и во французскую газету «Монд», где оно 28-29 апреля было напечатано.

Сражения шли и дальше, пока С., подав-таки заявление о выезде по израильской визе, не был 10 ноября 1971 года исключен из Союза писателей, а в марте 1972 года из Советского Союза выпущен: ввиду – как сказано в докладной записке председателя КГБ Ю. Андропова, — «его вредного политического и идеологического влияния на свое окружение из числа интеллигенции и молодежи».

И можно, наверное, согласиться с Б. Сарновым, считающим, что «вред, который нанесла государству эта антисоветская деятельность Свирского, <…> был ничтожно мал. Да и сама фигура Свирского была, мягко говоря, не такой уж значительной». Но ведь сам-то С. так не думал и, оказавшись на свободе, развернул кипучую деятельность. В Израиле у него, правда, как-то не сложилось: на профессорские позиции ни в Иерусалимский, ни в Тель-Авивский университеты С. не взяли, с израильскими советологами и журналистами он быстро разругался, так что пришлось ему, сохранив об исторической родине самые нелестные воспоминания, перебираться в Канаду.

Там карьеры он тоже не сделал, лишь побывал визитинг-лектором в Торонто и Мэриленде, но заниматься литературной деятельностью ему уж точно никто не мешал: выпустил вывезенные из СССР книги «Заложники» (Париж, 1974), «Полярная трагедия» (Франкфурт-на-Майне, 1976), написал и издал десятки новых романов, повестей, рассказов.

Так что было ему с чем навестить Россию в 1994 году, что издать и переиздать. Даже старенький «Ленинский проспект» и тот вышел – правда, в новой редакции и под новым эффектным названием «Ленинский тупик». Жаль лишь, что наши издатели не повторили наиболее интересную, может быть, книгу С. – историко-публицистическую монографию «На Лобном месте: Литература нравственного сопротивления. 1946-1976», но ее лондонское издание воспроизведено, спасибо А. Никитину-Перенскому, в виртуальной библиотеке Imwerden.

А закончить лучше всего, пожалуй, коротким диалогом из повести «Казачинский порог»:

«У дверей обернулась, спросила тихо:

— А вы правда писатель?

Я улыбнулся ей:

— Это станет ясно лет эдак через пятьдесят».

Так, может быть, и нам, прежде чем давать окончательную оценку, стоит повременить еще 50 лет?

Лит.: Заложники: Роман-документ. М., 1992; Прорыв: В России – евреи, в Израиле – русские. Роман. М., 1992; Ветка Палестины. В 2 кн. М., 1995; Полярная трагедия. М., 2000; Избранное в 4 тт. М., 2006, т. 1.

Лит.: «Цензура обрела власть необъяснимую…»: Документы ЦК КПСС, КГБ, Главлита, Союза писателей 1968—1972 гг. по делу Свирского // Вопросы литературы, 1994, № 6, с. 266-298.