Автор: (Ссылка на эссе: https://blogs.7iskusstv.com/?p=95354)
(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)
Мягкий свет осеннего дня лёг на чёрный могильный камень.
Чтобы подойти к нему, пришлось пробираться — чуть не сказал «проталкиваться» — через скопление тесно стоящих, немых камней с полустёртыми буквами.
Есть могилы, у которых чувствуешь связь с теми, кто лежит в них. Сразу их ощущаешь, как будто они тут, висят в воздухе, ждут, открыты к бессловесному разговору. А есть такие, где не ощущаешь ничего, словно они пусты. Это — такая.
Всё же я — бессловесно — рассказал Варваре Петровне о её сыне. Ведь она, умерев 16 ноября 1850 года, многого не знает о нём. Книг его не знает, славы, жизни и посмертной славы тоже. И того, что он навсегда связан с тем, что называется «русской классикой» — может быть, лучшим, что дала самой себе и миру Россия.
В тот ноябрьский день её сына Ивана Тургенева на этом месте на кладбище Донского монастыря не было. Хоронили её без него. Он приехал из Петербурга вечером того дня. Не мог или не хотел быть на кладбище — мы не знаем. У него с матерью были сложные отношения. Внешне — всегда уважающий её, почти всегда покорный её воле, никогда с ней не спорящий, даже тогда, когда она в доме на Пречистенке отказалась дать ему и его брату Николаю по имению, чтобы могли жить, не занимая и не нуждаясь. Она тогда протянула им руки и сказала: «Ну что, я всё вам дала, что хотели? Целуйте!» А ничего не дала. Он в ответ ничего не сказал и молча вышел из комнаты.
В шестнадцать лет она полураздетая выбежала из дома и шестьдесят вёрст шла пешком, уходя от отчима, грозившего ей насилием. Дядя, у которого она укрылась, был помещик крутого нрава и жестоких обыкновений. И она тоже стала такой.
Тургенев очень хорошо знал мучительную жизнь своих родителей — хотя и никогда не выходил из роли почтительного сына. Его отец, красавец-кавалергард, бывший при Бородине, женился на его матери из-за её состояния. Он изменял ей, некрасивой. Она в отместку изменила ему — с доктором Берсом, будущим отцом Сони, жены Льва Толстого. Так что Варя Житова, родившаяся от этой связи — сестра Ивана Тургенева и жены Льва Толстого. Ничего удивительного в этом нет, русское дворянство всё пронизано родственными связями.
Тургенев, не быв на похоронах матери, знал, помнил, что она не была на похоронах своего мужа, его отца. И не просто не была, а и памятник отказалась ставить на его могиле на петербургском Смоленском кладбище. «Отцу в могиле ничего не надо. Даже памятник не делаю для того, чтобы заодно хлопоты и убытки». К заброшенной могиле никто не ходил, и она исчезла.
А Варвара Петровна не исчезла — вот она, тут, полковница.
В 1839 году её дом в Спасском сгорел. Она невозмутимо сидела перед ним в кресле и смотрела, как пылают комнаты и рушится крыша. Дворовые и сбежавшиеся крестьяне выносили из дома вещи и ставили около барыни. А один со шкатулкой, в которой было 20 тысяч рублей, пытался убежать, но был пойман.
В ней было такое самообладание, что на пожар она смотрела спокойно и без слез, а когда потеряла целое состояние (затонули баржи с её хлебом), она и в лице не изменилась. Ну, да у неё было таких состояний — не одно.
После пожара она некоторое время жила в богадельне, которую сама и устроила для пяти старух.
Всю жизнь она вела дневник. За год до смерти, в Спасском, перед цветником, она сожгла все свои записи. И тут была крута в решении: себя без прикрас, себя наедине с собой оставлять после себя не хотела. Но привычка писать в ней была непобедима и, больная лёжа на кровати в доме на Пречистенке, она записывала мысли на листочках бумаги, которые клала на доску красного дерева, специально прибитую вдоль кровати. Там стояли у неё пузырьки с лекарствами и лежали её листочки.
Читала она только французские романы и делала из них выписки.
В молодости она была некрасива, а в старости стала изящной и носила чепчики с бантом и модные капоты. Но мягче не стала, строгость, властность остались.
Становой — по нынешнему участковый — подъезжая к её дому в Спасском, отвязывал колокольчик, чтобы её не беспокоить. В её дом этот представитель власти войти не мог, его и на порог не пускали. Если что нужно — иди в контору, там разбирайся.
По всему дому у неё висели клетки с щеглами, канарейками, чижами и попугаями. Московских голубей она жаловала и кормила их у своего дома на Пречистенке каждый день в 12 часов дня. Голуби знали, прилетали.
Свою камер-фрейлину Агафью (Агашеньку) она женила на слуге Андрее в приказном порядке. Они и не спорили, с Варварой Петровной спорить опасно. А детей запретила им иметь в доме, чтоб не мешали. Они трёх своих девочек от неё прятали.
Всю жизнь она прожила в полной уверенности своей власти над людьми — дворовыми, крепостными, сыновьями. Если видела в ком из близких к ней людей или слуг независимость воли или хотя бы тень достоинства, тут же старалась этого человека оскорбить или унизить. Собачку Муму, принадлежавшую немому дворнику Андрею, она велела утопить по этой причине. Но цельная властность и жестокость не означали, что Варвара Петровна была каменной: были и истерики, и обмороки, и скандалы, и крики: «Вы все меня в гроб свести хотите!» И тогда тут же входил к ней её домашний лекарь Порфирий со всегдашним и единственным лекарством: успокоительными каплями.
Порфирий лечил и домашних её. «Не вылечишь — Сибирь», — говорила она ему, глядя в глаза.
Брат Тургенева, Николай, женился против её воли. Она потребовала прислать ей портреты его детей, разбила их об пол и брезгливо велела слугам убрать «это».
«Как смеешь ты плакать? Пошла вон!», — сказала она однажды своей дочери Варе.
Но по-французски.
Послесловие к эссе Алексея Поликовского об Иване Сергеевиче Тургеневе (ссылка на эссе: https://blogs.7iskusstv.com/?p=95354)
Мягкий свет осеннего дня лёг на чёрный могильный камень.
Чтобы подойти к нему, пришлось пробираться — чуть не сказал «проталкиваться» — через скопление тесно стоящих, немых камней с полустёртыми буквами.
Есть могилы, у которых чувствуешь связь с теми, кто лежит в них. Сразу их ощущаешь, как будто они тут, висят в воздухе, ждут, открыты к бессловесному разговору. А есть такие, где не ощущаешь ничего, словно они пусты. Это — такая.
Всё же я — бессловесно — рассказал Варваре Петровне о её сыне. Ведь она, умерев 16 ноября 1850 года, многого не знает о нём. Книг его не знает, славы, жизни и посмертной славы тоже. И того, что он навсегда связан с тем, что называется «русской классикой» — может быть, лучшим, что дала самой себе и миру Россия.
Читать дальше в блоге.