Мы выросли на лагерном жаргоне,
и куклам телеотроческих грез –
Телевичку, Гурвинеку, Жаконе
нас перевоспитать не удалось.
Уже с утра дворовые словечки
вздымали пыль, замешивали грязь,
и деревянный чижик на дощечке
взлетал, на всю округу матерясь.
Родная речь – чердачная воровка
пихала в сумку стибренную кладь.
Чернильная вросла татуировка
в измученную школьную тетрадь.
Мы, как слепцы, указкой в карту тыча,
шагали вдоль лесов, полей и рек,
и низкое, как старт, косноязычье
нас отправляло в праздничный забег.
Беги, беги под стук секундомера
по дантовым кругам родной страны,
где речи пионера и премьера
в своей беспечной скудости равны.
Беги, беги, рассчитано толково:
Мы все такие – я и сам такой! –
чтоб от одышки не сказать ни слова,
лишь на бегу махнуть на все рукой.
1989
уже по школам, как велось, портреты не висят их,
и свет медалей выпускных на бархате коробок
померк при серебре седин и золоте коронок.
.
Давно идет печальный счет дорогою истертой:
спились и первый, и второй, и третий, и четвертый,
и предал пятого шестой, как верный соглядатай,
и за бугром седьмой, восьмой, девятый и десятый.
.
Талантливые мальчики уходят без оглядки.
Я, слава Богу, уцелел: я во втором десятке.
Покинув старые дворы, подъезды, подворотни,
идет десяток наш вперед навстречу черной сотне.
.
Уже остались позади и трусы, и герои.
Уже осталось нас, как встарь, то ль четверо, то ль трое.
Но давний опыт не избыт и не забыты строчки, –
а это значит: как один, умрем поодиночке.
.
1988
ЕДИНОЖДЫ НАВСЕГДА
Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь.
. . . . . . . . . . . А. С. Пушкин. «Путешествие в Арзрум».
.
В середине шестидесятых резко замедлилось время.
«Племя» и «семя» рифмоваться с ним перестали;
«стремя» давно скопытилось; правда, еще оставались «темя» и «бремя»,
но темя болело от бремени стоявших на пьедестале.
.
В середине семидесятых произошел ожидаемый криз –
исподволь были розданы мишени и мушки.
Наше поколение оказалось выбито: из
десяти, примерно, восемь расположились у кормушки.
.
Старшее поколение имело судьбу и успех.
Младшее поколение еще кувыркалось в нетях.
Наше поколение поверх этих глядело на тех,
часто не различая, что – у тех, что – у этих.
.
Мы начали слишком рано и ушли в никуда,
никто посреди нигде стал нами распоряжаться,
поэтому если хочется единожды навсегда,
то это вполне естественно, и не следует поражаться.
.
В середине восьмидесятых все расставилось по местам:
старшим хватает чего терять, младшим есть чего добиваться.
Мы оказались на берегу подобно выброшенным китам –
остается, ползя вперед, окончательно добиваться.
.
Но если двоим из десяти захочется круто поворотить,
то есть еще прилив и прибой, а рядом – друг и ровесник.
Вот бы только еще удаче покружить и поворожить
там, где громко хохочут чайки и гордо реет буревестник.
.
1988
Михаил Яснов. Три стихотворения
***
Мы выросли на лагерном жаргоне,
и куклам телеотроческих грез –
Телевичку, Гурвинеку, Жаконе
нас перевоспитать не удалось.
Уже с утра дворовые словечки
вздымали пыль, замешивали грязь,
и деревянный чижик на дощечке
взлетал, на всю округу матерясь.
Родная речь – чердачная воровка
пихала в сумку стибренную кладь.
Чернильная вросла татуировка
в измученную школьную тетрадь.
Мы, как слепцы, указкой в карту тыча,
шагали вдоль лесов, полей и рек,
и низкое, как старт, косноязычье
нас отправляло в праздничный забег.
Беги, беги под стук секундомера
по дантовым кругам родной страны,
где речи пионера и премьера
в своей беспечной скудости равны.
Беги, беги, рассчитано толково:
Мы все такие – я и сам такой! –
чтоб от одышки не сказать ни слова,
лишь на бегу махнуть на все рукой.
1989
Остальные два стихотворения читать в блоге.