Чужой души потёмки. Своя рука владыка.
В конце пути под камнем начало всех начал.
В чумном пиру танцуем от мала до велика
и третий колокольчик отправку пробренчал.
Вдоль по перрону листья холодный ветер гонит,
расходятся, простившись, как после похорон.
Тасуют жизни карты в прокуренном вагоне,
и травит анекдоты пропитый баритон.
За окнами мелькает заплатами держава,
на курьих ножках избы за поездом бегут,
детишки лезут в небо по водокачке ржавой
и горизонта линия – как занесённый кнут.
И три слона качаются на скользкой черепахе,
и держат землю плоскую за совесть, не за страх,
а сверху бог, грустя, глядит в своей до пят рубахе
на наши путешествия из праха и во прах.
Доносится из детства: «Идёт бычок, качается …»,
и солнце проливается на дней сковороду,
и ты бурчишь себе под нос: «Ой-ой, земля кончается!»
и продолжаешь резаться с фортуною в балду.
© 14.3.2020
Виктор Каган
Чужой души потёмки. Своя рука владыка.
В конце пути под камнем начало всех начал.
В чумном пиру танцуем от мала до велика
и третий колокольчик отправку пробренчал.
Вдоль по перрону листья холодный ветер гонит,
расходятся, простившись, как после похорон.
Тасуют жизни карты в прокуренном вагоне,
и травит анекдоты пропитый баритон.
За окнами мелькает заплатами держава,
на курьих ножках избы за поездом бегут,
детишки лезут в небо по водокачке ржавой
и горизонта линия – как занесённый кнут.
И три слона качаются на скользкой черепахе,
и держат землю плоскую за совесть, не за страх,
а сверху бог, грустя, глядит в своей до пят рубахе
на наши путешествия из праха и во прах.
Доносится из детства: «Идёт бычок, качается …»,
и солнце проливается на дней сковороду,
и ты бурчишь себе под нос: «Ой-ой, земля кончается!»
и продолжаешь резаться с фортуною в балду.
© 14.3.2020