Виктория Агаджанова. Унеси ты мое горе…

«В страшные годы ежовщины я провела
семнадцать месяцев в тюремных очередях
в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня.
Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами,
которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего
имени, очнулась от свойственного нам всем
оцепенения и спросила меня на ухо
(там все говорили шепотом):
— А это вы можете описать?
И я сказала:
— Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому,
что некогда было ее лицом.
Анна Ахматова, «Реквием»

«Унеси ты мое горе…» — так называется новая книга Катерины Гордеевой. Это книга о войне и о тех, кто находится по обе стороны этой страшной, кровопролитной «спецоперации». Два года назад разверзся еще один ад на земле, ад, в котором брат пошел на брата, экзистенциальная трагедия, в которой кто-то из нас зритель поневоле, кто-то актер, а кто-то режиссер. Ад, устроенный руками людей и направленный на людей.

Катя подарила мне книгу, когда мы с ней сидели в одном из ереванских кафе. Конечно, я уже знала, о чем книга, но легкомысленно попросила автограф — люблю, когда в моей библиотеке по крупицам собираются «авторские» книги. И Катя написала на чистом белом листе: «Я тебя люблю! Пусть нам повезет…». Тогда я даже представить не могла, насколько точным окажется автограф…

Книга прожигала мне прикованную тумбочку. Лежала и всем своим видом говорила: «Ты меня прочтешь. Ты должна это сделать». А я с неменьшим упрямством пыталась не замечать этот обжигающе-белый прямоугольник на своей тумбочке. Прочту, думала я, просто чуть позже, я не могу сейчас, как ты не понимаешь… У меня свои раны кровоточат, я не справлюсь.

Ночью я лежала и не могла заснуть. Было ощущение, что в комнате есть другие люди. Они лежат на полу, плачут, кричат, смотрят полными ненависти глазами. Умоляют. Я зажгла свет и взяла в руки книгу. И пропала.

Знаете, что самое страшное в книге? Названия глав. Такие простые слова — «Холодильник», «Утюг», «Свинка Пеппа»… Открываешь оглавление — и как будто бы ничего не предвещает. А потом бах! — и обухом по голове. Холодильник, холодильник-то как может быть источником ужаса? Оказывается, может.

Истории, одна за другой, как пишут в критических статьях, нанизываются на нитку повествования, как жемчужины. Это у Пушкина жемчужины, наверное. У Кати — как угольки. Каждый обжигает, сдирает кожу до мяса, обнажает нервные окончания. Тебе не просто больно — тебе обжигающе больно. Кажется, что это ты прижимаешь раскаленный утюг к руке. Что это ты умерла рядом с расстрелянным холодильником, и из его дыр именно на тебя льется кроваво-красный борщ…

Тысячи и тысячи простых слов. Страх, ненависть, равнодушие, любовь, отчаяние, надежда. Я читаю историю за историей и не могу остановиться. Шестой час утра, за окном светлеет, а я все читаю эти страшные свидетельства войны. Я не замечаю, что одеяло давно промокло от слез, не замечаю ничего. Мне почему-то кажется, что если я остановлюсь — я умру.

Книга заканчивается неожиданно. И сквозь пелену слез, горя, невыносимой боли в мое сознание врывается пение птиц за окном. Им-то, дуракам, плевать на судьбы простых людей, покореженные по воле тех, кто «пришел принести мир». Жизнь продолжается, вот только я сейчас заставлю себя встать и пойти пить кофе, готовить ребенку завтрак, включу ноутбук и сяду за работу. У меня продолжается реальная жизнь. У героев книги жизнь продолжается в воспоминаниях.

Почитайте книгу. Это охренительно больно. Это ужасно, иногда вам будет казаться, что вы сходите с ума. Но это надо прочитать и пережить. Я не знаю, каких сил стоило Кате ее написать, какое сердце надо иметь, чтобы просто выслушать эти истории, посмотреть в глаза людям, которые потеряли самое дорогое в жизни…

Почитайте книгу. Вы сами сделаете свои выводы, но для себя я с огромным трудом сформулировала главное: если этот мир что-то еще в состоянии спасти, то это любовь. Как бы больно ни было — дайте любви на 1% больше шансов, чем ненависти. Даже когда кажется, что внутри черная липкая жижа вместо души — там, глубоко в этом омуте есть крупица любви.

Лелейте ее, не дайте ей сгореть.

Книга Кати называется «Унеси ты мое горе…». И это удивительным образом созвучно непереводимому армянскому «цавт танем». Очень близко по смыслу, да. Хочется сгрести все горе в один огромный мешок и унести его далеко-далеко, растворить в любви и прощении, раствориться самой. Лишь бы поднять этот мешок, лишь бы унести…