Валерий Зеленогорский. Письмо Любы Сёме

— Здравствуй, Сёма! Не знаю, как там теперь тебя называют в этом Техасе, может, Сэмюэль — техасский рейнджер, может, в силу возраста — дядюшка Сэм, а, может, твой извилистый путь и сложная биография давно наделили тебя совсем другими опознавательными знаками. Но извини, я их, увы, не знаю, так что обращаюсь по-прежнему, по-старому, по-малаховски — Семен Моисеевич или, для своих, — Сёма!

Ты, наверное, страшно удивишься, что я еще жива и даже не забыла грамоту, хотя последние годы нашей далекой совместной жизни ты называл меня старая тупая корова. Но в нашей стране здравоохранение и образование поставлены на такую широкую ногу, что даже старые тупые коровы живут долго и неплохо соображают.
Сразу предупрежу тебя: не беспокойся! Я ничего не собираюсь у тебя просить, да это было бы и наивно, и глупо. Даже дети должны были сплясать на потолке, чтобы выклянчить у тебя леденец или шоколадку, а я могла ждать новые чулки только ко Дню Конституции или в честь амнистии. Достаточно вспомнить, как ты купил справку, по которой три твоих племянника стали числиться твоими сыновьями, чтобы только уменьшить еще те копейки, которые из тебя выдавил суд на алименты нашим детям. Так что можешь не волноваться, между нами расчеты невозможны.

Я нашла твой американский адрес, потому что сносят тот кусок малаховского еврейского кладбища, на котором похоронены твои родители и тетка. И хотя они с наслаждением полоскали и грызли меня всю нашу, слава Богу, не слишком долгую с тобой жизнь, но я все равно не хочу, чтобы кости деда и бабки моих детей валялись в овраге возле станции. А поскольку юридически я тебе чужой человек и не так богата, как герой «Однажды в Америке», перезахоронить их можешь только ты сам, дорогой родственничек, хотя они и перестали интересовать тебя в тот день, когда ты прошел паспортный контроль. И ставшие чужими им, мои, а не наши уже дети, до их последнего дня таскали им картошку, молоко и плюшки, так и не услышав при этом от них ласкового слова. Но какие могут быть претензии к покойникам?

Поэтому, дорогой Сёма, в ближайшее время тебе придется сэкономить на игре в гольф, отдыхе в Майами и паре мулаток 18+, снять шорты и пробковый шлем, надеть лапсердак и долететь до Малаховки, чтоб твоя родня упокоилась в надлежащем месте и не проклинала тебя с того света. А, если тебе особенно повезет, ты сможешь даже увидеть своих внуков, ведь это ничего не будет тебе стоить, правда, сама постараюсь не попасться тебе на глаза.

Ты ведь, увидев меня, только убедишься, насколько я действительно старая корова, а я боюсь не заметить, как ты сдал и облез, и снова увидеть того швыцера, из-за которого была легко и с радостью готова изгадить свою жизнь. Это испытание для меня уже будет тяжеловато, так что я лучше пережду твой визит в другом месте. Все подробности о перезахоронении ты узнаешь в Правлении у Тартаковского, а телефоны детей я вложу в этот же конверт. Надеюсь, больше поводов нас навещать у тебя не будет, так что неожиданных свиданий нам не предстоит.

Да, кстати, я надеюсь, ты привился от короны, а то, не дай Бог, детей отоваришь или сам свалишься им на голову, а этого очень бы не хотелось. Больные родители раздражают еще больше, чем нездоровые дети. И прошу тебя — не мешай кислое с пресным, не тащи одновременно сюда, чтоб два раза не платить за дорогу, очередную жену и новых детей для знакомства с исторической Родиной. Поверь, ни ты, ни они, ни наши дети, ни сама Родина не получат от этого никакого удовольствия.

Ну вроде все. Одевайся теплее, у нас зима, если помнишь, а у тебя было слабое горло.

Люба
……………………………………………………………………

Уважаемая Любовь Наумовна! Мы с Вами не знакомы, но меня тоже зовут Люба. Думаю, в Вашу честь. Любовь Семеновна, если обращаться по-русски. Я — дочь Семена Моисеевича, Вашего бывшего мужа. Папа умер в прошлом году. У меня, к сожалению, не было Вашего адреса, и я не могла с Вами связаться, чтобы сообщить Вам об этом, как он очень хотел, и передать Вам его просьбу. Он считал, что он может быть похоронен только там у вас, в Малаховке. Сейчас я понимаю, что он был прав. Поэтому вместо него прилечу я, если Вы не возражаете…