Сергей Чупринин. СОЛЖЕНИЦЫН АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ (ИСААКИЕВИЧ) (1918-2008)

 

Жизнь С. прослежена в мельчайших подробностях. Поэтому вполне возможно ограничить поле зрения только временем Оттепели. Да и то начинать не со смерти Сталина, о которой ссыльный С. узнал в ауле Кок-Терек Джамбульской области Казахстана. И даже не с 6 февраля 1957 года, когда определением Военной коллегии Верховного суда СССР его, уже школьного учителя математики, наконец реабилитировали. А с 30 июня 1959 года, когда был закончен рассказ «Щ-854» с подзаголовком «Один день одного зека».

Написано и упрятано в схроны к этому времени было уже многое: стихи, повесть в стихах «Дороженька», главы повести «Люби революцию», начальные «крохотки», пьеса «Республика труда», первые редакции романа «В круге первом». Но открыться С. рискнул только рассказом – в ноябре того же года он дает прочесть его Л. Копелеву, своему товарищу по марфинской «шарашке», а через два года, уже после XXII съезда партии и отважной речи А. Твардовского на нем, соглашается на то, чтобы Р. Орлова, жена Л. Копелева, передала «облегченную» версию «Щ-854» А. Берзер в «Новый мир».

И всё опять-таки движется пока еще не быстро – главный редактор, а только он может принять решение, то пребывал в запое, то был занят, пока наконец, в одну ночь прочитав и перечитав рукопись, 11 декабря, в день рождения С., распорядился дать ему телеграмму: «Прошу возможно срочно приехать редакцию нового мира зпт расходы будут оплачены = Твардовский».

При встрече в редакции автора осыпают похвалами, с ним тут же, — как вспоминает С., — заключают «договор по высшей принятой у них ставке (один аванс — моя двухлетняя зарплата)», но принять решение о публикации осмеливаются только через семь месяцев, 23 июня 1962 года. К этому времени, на что и был тайный расчет Л. Копелева, рукопись в машинописных копиях уже расходится по Москве, и С., сроду не приученный входить в чужие резоны, будет впоследствии выговаривать Твардовскому, к тому времени уже покойному, за это промедленье.

Однако Твардовский, зная, с какой властью он дело имеет, держит в уме, что ровно в эти же месяцы арестовали роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», и, соответственно, ведет себя «по-кутузовски»: собирает отзывы К. Чуковского, С. Маршака, М. Лифшица, заручается поддержкой кремлевских царедворцев В. Лебедева и И. Черноуцана, личным письмом от 6 августа испрашивает разрешение у Хрущева, и тот, 12 октября оформив свою волю постановлением Президиума ЦК, 20 октября приглашает к себе Твардовского, чтобы дать ему наконец отмашку.

И события полетели стремительно. Пока повесть сдавалась в производство, едва ли не вся литературная Москва, успевшая познакомится с необыкновенной рукописью, ждала ее публикации как на иголках. И дождалась – 16 ноября появляется сигнальный экземпляр журнала, и уже 17-го его приветствуют К. Симонов в «Известиях» («Солженицын проявил себя в своей повести как подлинный помощник партии в святом и необходимом деле борьбы с культом личности и его последствиями»), 22-го Г. Бакланов в «Литературной газете», 23-го В. Ермилов в «Правде», 25-го Г. Митин в «Красной звезде», 28-го А. Дымшиц в «Литературе и жизни». Да и журнал «Коммунист», центральный партийный орган, в передовой статье отметил, что «такие произведения воспитывают уважение к трудовому человеку, и партия их поддерживает» (1963, № 1).
Словом, — как вспоминает В. Лакшин, — «через два-три дня о повести неизвестного автора говорил весь город, через неделю – страна, через две недели – весь мир. Повесть заслонила собой многие политические и житейские новости: о ней толковали дома, в метро и на улицах. В библиотеках 11-й номер «Нового мира» рвали из рук. В читальных залах нашлись энтузиасты, сидевшие до закрытия и переписывавшие повесть от руки. <…>

Редакции разрешили допечатать к обычному тиражу – дело неслыханное – 25 тысяч экземпляров. В ближайшие дни после выхода номера заседал многолюдный, с приглашением гостей, как тогда полагалось, Пленум ЦК. В киосках, расположенных в кулуарах, было продано свыше 2 тысяч экземпляров 11-го номера. Вернувшись с Пленума, Твардовский рассказывал, как заколотилось у него сердце, когда в разных концах зала замелькали голубенькие книжки журнала».

Стремясь ковать железо, пока горячо, Твардовский передает отрывок из «Случая на станции Кречетовка» в «Правду» (23 декабря 1962 года), ставит этот рассказ вместе с «Матрениным двором» в первый номер журнала за 1963 год, готовит публикацию рассказа «Для пользы дела» в июльском номере, печатает подборку читательских откликов в октябрьском, а в декабре выдвигает «Ивана Денисовича» на соискание Ленинской премии.

Всё, как мы видим, необыкновенно прекрасно: С. в обход стандартной процедуры принимают в Союз писателей, повесть дуплетом выпускают в «Советском писателе» и «Роман-газете», «Ленфильм» намеревается ставить «Случай на станции Кречетовка», а театр «Современник» — пьесу «Республика труда», «облегченную» до «Оленя и Шалашовки».

И сам С. вроде бы ведет себя как человек, мечтающий, — по словам В. Лакшина, — «”врасти” в советскую литературу и общественную жизнь»: знакомится не только с А. Ахматовой, но и с самим Хрущевым, с М. Шолоховым, шлет в Вешенскую почтительное письмо автору «Тихого Дона», просит Д. Шостаковича свести его с Е. Евтушенко.

И кто знает, — продолжает В. Лакшин, — «займи руководство лично к нему более лояльную позицию, не помешай оно получить ему в 1964 году Ленинскую премию, дай напечатать на родине “Раковый корпус” и “В круге первом” — и Солженицына мы видели бы сегодня иным».

Всё возможно. Однако жалует царь, но не жалует псарь, и «псари» из ЦК, КГБ и, конечно же, СП с самого начала увидели в недавнем зэке, по меньшей мере, чужака. Это во-первых. А во-вторых, и «царь» от него почти сразу же отступился: уже 25 апреля 1963 года на заседании Президиума ЦК назвал «Матренин двор» «дрянной книгой» и обвинил С. в том, что он пока-де «не писатель, а едок», мечтающий о кормушке, а «кормушка – Союз писателей».

И, почуяв слабину, «псари» сорвались: «масляному, — как говорит С., — Кожевникову поручили попробовать, насколько прочно меня защищает трон» — и еще 2 марта в «Литературной газете» появляется «круглообкатанная», но кусачая статья «Товарищи в борьбе», в конце марта по рассказам С. проходится главный редактор журнала «Дон» М. Соколов, а Н. Сергованцев в апрельском номере «Октября» покушается уже и на высочайше одобренного «Ивана Денисовича».

Какая уж тут Ленинская премия, если и сборник рассказов не дают выпустить книжным изданием!.. Твардовский взбешен и сокрушен, а С., сообщивший как-то А. Ахматовой, что у него «крепкие нервы», спокоен: «говорит о премии: “Присудят – хорошо. Не присудят – тоже хорошо, но в другом смысле. Я и так, и так в выигрыше”».

Он уже весь во власти своей миссии, понятой как горделиво одинокое противостояние режиму. И слово о д и н о к о е можно выделить разрядкой, так как С. ни тогда, ни позже действительно не числил себя в каком бы то ни было общем ряду. В резоны «Нового мира» не входил, чужую помощь принимал как само собой разумеющееся, но сам поддерживать других не спешил: и В. Шаламову толком не помог с публикациями, и письмо в защиту И. Бродского не подписал, и вообще сражался только за себя и только за свои книги.

Этот стиль поведения позднее назовут инструментальной этикой, обвинят С. в предельном эгоцентризме и увидят, как прав был К. Паустовский, вскоре после публикации «Ивана Денисовича» заметивший в разговоре с К. Чуковским, что С. – «враг интеллигенции».

Но это позднее, а все 1960-е годы, вплоть до высылки, эти самые интеллигенты будут видеть в С. своего лидера, ледокол, проламывающий вечную мерзлоту.

И не вина разобщенной, как обычно, интеллигенции в том, что сплотившиеся «псари» режима, благословляемые верховной властью, окажутся сильнее. Запускаются слухи о том, что С. «был полицаем, сидел в немецком лагере» и что он вообще «еврей – настоящая фамилия Солженицер». Разуверившийся в возможностях Твардовского, С. предлагает своим произведения другим изданиям – и всюду отказ. После статьи «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана» (Литературная газета, 4 ноября 1965 года) и рассказа «Захар-Калита» (Новый мир, 1966, № 1) доступ С. в советскую печать перекрыт окончательно. «Этюды и крохотные рассказы» проникают в эмигрантские «Грани» (1964, № 56). Пока еще без ведома автора, но, — вспоминает писатель, — «в том же октябре с замиранием сердца (и удачно) я отправил «Круг первый» на Запад. Стало намного легче. Теперь хоть расстреливайте!»

И его стали расстреливать – слежка, конфискация архива, поток докладных записок председателя КГБ В. Семичастного и Генерального прокурора Р. Руденко, адресованные в ЦК доносительные отзывы А. Суркова, К. Симонова, других литературных вельмож, и, наконец, первый секретарь ЦК КП Узбекистана Ш. Рашидов (тоже, кстати сказать, романист), опережая всех, шлет на Старую площадь просьбу «определить для Солженицына меру наказания».

Не сразу, совсем не сразу, но эта мера будет найдена: 4 ноября 1969 года С., который вскоре станет лауреатом Нобелевской премии (1970), исключат из Союза писателей, а 13 февраля 1974 года под конвоем вышлют из Советского Союза. Его бой с коммунистическим режимом перейдет в заочную фазу, и одна за другой начнутся его попытки дирижировать, с ленинской крутизной управлять «теченьем мыслей» как в родной стране, так и в эмигрантской среде.

Но об этом, кажется, и так все знают.

Соч.: Собрание сочинений в 30 тт. М.: Время, 2007-2022, тт. 1-16, 18-19, 26-29.
Лит.: Кремлевский самосуд. Секретные материала Политбюро о писателе Солженицыне. М.: Родина, 1994; Слово пробивает себе дорогу. Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. М.: Русский путь, 1998; Лакшин В. Солженицын и колесо истории. М.: Алгоритм, 2008; «Ивану Денисовичу» полвека: Юбилейный сборник. М.: Русский путь, 2012; Сараскина Л. Солженицын. М.: Молодая гвардия // Жизнь замечательных людей, 2018; Немзер А. Проза Александра Солженицына: Опыт прочтения. М.: Время, 2019.