Карина Кокрэлл-Фере. КАПИТАНУ НЕ ПОЗВОЛИЛИ ВСПОРОТЬ СЕБЕ ЖИВОТ…

13 декабря 1939 года на маршруте Магадан — Владивосток потерпел крушение пароход “Индигирка”. Это была самая крупная морская катастрофа в истории СССР.

На этом корабле должны были этапировать Сергея Королева, но в последний момент, как пишут, «по чьей-то нерасторопности» (волею судьбы) он включен в списки не был.

Капитан Лапшин знал, что отправляться в рейс в без груза (не считая живого), в декабре, через Охотское и Японское моря — безумие, противоречащее всем правилам судоходства, и что спасательных шлюпок на судне всего две, на 40 человек, то есть только на команду… О чем и сказал начальнику мортранспорта Дальстроя Корсакову. Тот пригрозил капитану арестом за троцкистский саботаж. Капитан знал, как быстро сам может оказаться среди живого груза, поэтому корабль и вышел из бухты Нагаева 8 декабря в 10 утра…

12 декабря 1939 года 9-балльный шторм норд-норд-вест в проливе Лаперуза, около Камня Опасности, достиг 9 баллов и сопровождался сильной пургой. “Пассажиры в трюмах были расположены без нар, на голом полу, в антисанитарном состоянии” (из Обвинительного заключения по делу “Индигирки”, за номером 156).

Совокупный живой вес измученных рвотой тысячи сто тридцати четырех душ в трюмах (среди них были и семьи вольнонаемных, многие с детьми) никак не мог обеспечить судну достаточной осадки, а капитан не учел более сильный дрейф левого галса, к тому же, перепутав маяки. В два часа ночи “Индигирка” налетела на подводные камни в районе Саруфуцу, стала резко крениться и, наконец, легла на грунт правым бортом, возвышаясь над водой на 4 метра, началось обледенение.

Капитан подал сигнал бедствия. Рев 9-балльного шторма и…выстрелы. Охрана стреляла по тем обезумевшим, кому удалось выбраться из трюмов. Их было немного, потому что от удара рухнули хлипкие деревянные трапы, соединяющие люки палубы с 8-метровой пропастью трюма, люди остались в полной темноте в перевернувшейся гигантской железной коробке, до половины теперь наполненой ледяной водой.

Выписка из обвинительного заключения по делу 156:

“13 декабря в полдень к месту аварии прибыл плавающий под японским флагом пароход “Карафуто-Мару”, и находящиеся на борту п/х “Индигирка” оставшиеся в живых пассажиры и члены экипажа были сняты. В трюмах погибшего п/х “Индигирка” оставались еще пассажиры, которые не могли проникнуть наверх, т.к. судно лежало на борту и люки были залиты водой.

Капитан Лапшин покинул судно и перешел на борт парохода “Карафуто-Мару”, не взирая на то, что в трюмах погибшего судна, которым он командовал, оставались еще живые люди (до 200 чел.). (…)

Руководство, покидая потерпевшее судно, даже не предупредило оставшихся в трюмах людей, что наверху известно о их существовании и что им будет оказана какая-либо помощь в спасении, в результате чего пассажиры, просидев в беспомощном состоянии четверо суток, сделали для себя вывод, что о их существовании наверху ничего неизвестно, кончали жизнь самоубийством путем перерезания вен и утоплением в воду. (Из Обвинительного заключения, том II л.д. 119-126). Орфография источника сохранена.

Когда пурга утихла, из трюмов несся едва слышный стук.

“Находящиеся в трюмах люди были извлечены японскими властями только 16 декабря 1939 года путем прорезов в бортах судна.” “Таким образом было спасено только 27 человек, которые еще в силах были хвататься за спускаемые японцами концы, а слабосильные и больные в силу своей слабости за концы удержаться не в силах, были обречены на гибель. (Выписка из обвинительного заключения по делу 156, том II л.д. 119-126.

Воспоминания Николая Тарабанько, оставшегося в живых:

«Пересадили нас на пароход и полным ходом пошли в порт Отару. Только встали к причалу, как среди нас появился советский консул Тихонов. Как мы потом узнали, он подкупил лодочника, тот подвез его ночью и высадил скрытно. Вот Тихонов шёл от одного к другому и передал команду уничтожить, если есть, все документы, партийные билеты, комсомольские, чтобы при обыске они японцам в руки не попали. Заключенным сказал, чтобы они представлялись рабочими “Дальрыбопродукта”, тогда при пересуде им это зачтется.

Разместили нас в красивом здании. Японцы сразу оказали большое внимание. Пришли врачи, представители Красного Креста. А, когда жители узнали, что среди спасенных есть дети, стали приносить им одежду, обувь, игрушки. Много делегаций приходило. Японские женщины тянулись к малышам. Со стороны смотришь — словно это ее ребенок, родной. Целые сутки готовы были детей носить на руках. Многие сфотографировались с нашими ребятишками.

Японцы потребовали составить список, и мы с бухгалтером переписали часть спасенных. Когда закончили перепись, то оказалось, что нас в зале находилось 312 человек. Утонул наш зав. складом Гончаров, вот действительно, кому какая смерть суждена, не избежишь. Погиб мой земляк Фастозец Михаил из деревни Милоградово… Среди спасенных было 14 детей. Самому младшему один месяц, а старшей — девочке — 8 лет.

С нами постоянно находились работники торгпредства, часто приходил консул Тихонов. Вот они и говорили, как вести себя. Японцы предложили сходить в город, а Тихонов говорит: не надо, всякое может быть. Однажды он нам показал на полицейских, играющих в карты, и предупредил: “Вы меньше язык распускайте, они все понимают, а по-русски лучше вас говорят”. После этого нас как парализовало. Люди даже к двери, что на улицу вела, перестали подходить.

Однажды Тихонов нам сказал: “Скоро вас на допросы будут вызывать, говорите, что ничего не знаете. Станут папиросу предлагать — не берите. Отпечатки пальцев останутся, потом неприятности будут”. И еще он сказал, что мы счастливо отделались.»

«Запомнилась мне последняя ночь в Отару. Рядом со мной на циновке спал парень лет под тридцать. Я с самого начала обратил внимание на его странное поведение. Ни с кем не разговаривал, со своего места не сходил, и только голову влево-вправо поворачивал, словно филин. И вот ночью парень просыпается, толкает меня и спрашивает фамилию, мой адрес во Владивостоке. Затем у моего соседа и записывает на бумажке. Я говорю: “Зачем это тебе?”. Он посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что человек убит горем. Он тихонько шепчет: “ Я заключенный”. Задрал майку, и под правой рукой я увидел черную рану. Парень рассказал, что когда в трюм хлынула вода, заключенные стали ломиться в крышку люка. Охрана открыла огонь, вот пуля его и задела. А фамилии наши записывал, чтобы во время пересуда, если потребуется, мы подтвердили, как он себя вел.»

«Утром нас посадили в несколько автобусов, и большой колонной мы медленно проехали по улицам города. Автобусы проезжали мимо магазинов, в витринах которых были мясные туши, окорока, колбасы, бананы, груши. Уже потом на “Ильиче” один из работников торгпредства говорил: “Японцы, негодяи, устроили специально такую выставку. Сами голодные, рис по крупинкам делят. А эти продукты из Токио, чтобы нам показать, привезли”.

Я потом встречался с рабочими, и они рассказывали, сколько лишений претерпели. Они на работу устроиться не могут, в родные места уехать. Полтора года маялись. Да и деньгами мало ущерб возместили. Слышал также, что дети, которые спаслись, вскоре все умерли. Ведь такое пережить довелось.

Когда я это писал, то у меня невольно слезы в глазах стояли. И, вспоминая пережитое, хочу сказать, что благодарен японскому народу за спасение всех нас. Низко-низко ему кланяюсь и неоднократно повторяю: “Спасибо”.

Оставшийся в живых
ТАРАБАНЬКО Николай Митрофанович (домашний адрес прилагается)»

Капитан Лапшин был заключен под стражу во Владивостоке. Возможно, потому, что история получила международный резонанс.

P.S. Спасибо, Сергею Асауленко за дополнительную информацию: «Kапитану «Карафуто-мару» приказали близко к месту катастрофы не подходить, только наблюдать. Но, когда капитан увидел гибнущих гражданских, он ослушался приказа и дал команду спасать людей. Таким образом он спас около 400-х человек. Но по закону того времени ему надлежало сделать себе харакири, т.к. он ослушался приказа своего командира не вмешиваться. Капитан приготовился вспороть себе живот, однако за него заступилась вся команда корабля, и японское адмиралтейство пошло навстречу — указом отменило харакири.»

***
«Владыка мой, если я скажу еще один раз: а что, если там всего только десять праведников?» «Не уничтожу город, — ответил Он, — и ради десяти»…