Автор: Осень – это всегда не успеешь оглянуться, как… листья облетели; дети выросли и улетели на зиму в Таиланд или в Италию; тишина вокруг стала такой осязаемой и так располнела, что ее можно ущипнуть и даже оставить на ней синяк; уединение превратилось в одиночество; лепестки на увядших полевых ромашках теперь не «любит – не любит», а «я вспомнил вас», или не вас, или вообще не вспомнил о том, что нужно принять таблетки; грусть, имевшая в молодости блестящий жемчужно голубой оттенок, бархатная на ощупь, легкая и тонкая вроде плаща с пелериной, в который при случае можно было красиво задрапироваться, превратилась в толстую, неопрятную и пыльную зеленую с прожелтью тоску, затканную паутиной и засиженную мухами, в которую нет никакой охоты задрапировываться, а отодрать от себя уже невозможно – так она приросла; проседь в бороде разрослась в седину, и только бес в ребре все никак не угомонится, и… Хотя какой это бес… Самая обычная межреберная невралгия, и больше ничего.
***************************************
В списке евреев города Баргузин и баргузинской округи за 1892 год есть человек по имени и фамилии Лейба Калека. Сначала я представил его толстым, румяным и веселым, любящим выпить и закусить, но потом прочел, что род его занятий хлебопашество и понял, что толстым он вряд ли был. Так и вижу его сеятелем с развевающейся бородой и пейсами. Со стороны Байкала дует баргузин, семена ржи относит в сторону, и они застревают в его бороде. Его лошадь, как это принято у евреев, вечно с ним спорит, советует не сеять против ветра и вообще вдоль, а не поперек и считает, как и жена Лейбы Фира, что нужно наняться рабочим на золотые прииски, а не вот этим вот всем с плугом, семенами, озимыми и каменной землей. Лейба злится на нее, спрашивает, какого черта она с ним увязалась сеять, кто ее просил. Осталась бы дома и помогала Фире по хозяйству. Лошадь его не слушает и продолжает говорить, говорить…
Интересно какую рыбу евреи фаршировали в Забайкалье… За Лейбой Калекой в списке идут Янкель Башкир и Сендер Поляк. Воистину нет такого предмета, который не мог бы служить еврею…
Михаил Бару. Два размышлизма
Осень – это всегда не успеешь оглянуться, как… листья облетели; дети выросли и улетели на зиму в Таиланд или в Италию; тишина вокруг стала такой осязаемой и так располнела, что ее можно ущипнуть и даже оставить на ней синяк; уединение превратилось в одиночество; лепестки на увядших полевых ромашках теперь не «любит – не любит», а «я вспомнил вас», или не вас, или вообще не вспомнил о том, что нужно принять таблетки; грусть, имевшая в молодости блестящий жемчужно голубой оттенок, бархатная на ощупь, легкая и тонкая вроде плаща с пелериной, в который при случае можно было красиво задрапироваться, превратилась в толстую, неопрятную и пыльную зеленую с прожелтью тоску, затканную паутиной и засиженную мухами, в которую нет никакой охоты задрапировываться, а отодрать от себя уже невозможно – так она приросла; проседь в бороде разрослась в седину, и только бес в ребре все никак не угомонится, и… Хотя какой это бес… Самая обычная межреберная невралгия, и больше ничего.
Читать дальше в блоге.