Михаил Сегал, кинорежиссёр. Такое кино

Взорванный март. Мы здесь любили.
Кинотеатр. ВкусВилл на ВкусВилле.
Полузакрытых глаз не щадили,
Чтобы вдвоём смотреть,
Как всю страну накрывает иней,
Черный, жестокий, сгибающий спины,
Жизни оставив — тебе половину,
Мне, если бог даст, треть.

Ты улетела двадцать второго,
Долгий февраль выел душу.  «Здорово!
Слышно?.. Не ловит… Мне очень хреново.
Чуйка — хочу свалить
К морю. Немножко Шенген остался.
Просто поспать, побродить».
«Это старость».
«Ха! И ещё за кота извиняюсь.
Не забывай кормить».

Двадцать четвёртого люди проснулись
В шёпоте стен и молчании улиц.
Мчалась ногами зарубленных куриц
Прежняя жизнь, но в обед
Все уже взорвались телефоны
Тысячами сообщений знакомых.
С той стороны: «В нас летят ваши бомбы»,
С нашей — отчаянным «Нееет!».

Долго молчали.  «Ты видел? Слышал?
Что будем делать?»
Московские крыши
Так неразбомбленно, светом притихшим
Тихо сияли. Шли
Врозь –  старики, так счастливо лживы,
Дети – гурьбой, так преступно живы,
Грузовики везли служивых
К горлу чужой земли.

«Только не вздумай сейчас возвращаться».
«Ты меня любишь?» «Да, это счастье,
Что мы не вместе, что ты сейчас там.
Шутка. Я так, любя».
«Ну, ты там тоже сиди потише,
Крысами станут скоро мыши.
Это немного будет лишним –
Так вот сгубить себя».

Взорванный март. Мертвые дети.
Бомбы в театр. Деньги на ветер.
Вильнюс, Стамбул, запрещённые сети.
Холод один на всех.
Краской помечены двери друга,
Пашня весной не дождётся плуга.
Новая жизнь течет к нам с юга
Кровью по рекам вверх.

Месяц прошёл. «Я волонтёрю.
Стала седеть. Вот ещё скорый.
Я помогаю людям, в которых
Наши стреляют там.
Чтоб их не злить северной речью,
Стала смягчать звуки. Конечно,
Мягкость согласных
Их не излечит.
Просто моим глазам
Нужно найти силы подняться
К этим глазам. Века не хватит,
Чтоб нас простить.
Ссори, колбасит.
Просто скажи, отчего
Кто-то никто с сердцем гиены
Может назвать вдруг Карфагеном
Город любой и забрать в геенну
Всех, кто светлей его?»

«Думаю, что
Дело тут в сроках
Годности мозга. Просто истёк он.
Если бы не было тут под боком
Нужной ему страны,
Знаешь, ему б сделалось дурно,
Он бы напал:
В парке на урну,
В море на воду,
На кольца Сатурна
В космосе».
У весны

В этом году слабые шансы.
Вот уже май. Мерзлые пальцы
Старых солдат и новобранцев
Курс взяли на июль.
Август. Метель. Сытые птицы.
«Ты меня любишь?»
Закрыты границы.
Золотом урожай колосится
В марте посеянных пуль.

«Как там друзья? Целы?»
«Вернулись.
Слепит закат
Тбилисских улиц.
Дороговат стамбульский хумус,
В Риге косо глядят».
«Их посадили? В тюрьме?»
«Ну что ты!»
«Борятся?»
«Нет, дела, работа.
Вот приглашают на чай в субботу:
Дача, сосны, закат».

Вот уж октябрь наступил, и осень
Выглядит здесь, как ржавый глобус
Черной дыры. Погасли звёзды,
Тихо бродит народ
Мимо домов, в ночи кричащих,
Мимо дорог, ведущих к чащам,
Сталина в каждом ларьке на чашках,
Далее — Новый год.

Скрипнуло вдруг. К чёрту от песен
Кот убежал в сторону леса
И по колючей цепи залез там
Прямо на дуб, что рос
К небу землёй, корнями книзу,
А на дубу висел телевизор,
И ровно в полночь оттуда вылез
Лично Иисус Христос.

«В общем, друзья, — молвил он слово —
Был этот год непростым, а новый
Мне на руках добавит крови
И не добавит слов.
Знать бы, когда вырвет свободу,
Скоро ль утонет корабль уродов,
Кто победит: отец народов
Или мать городов.

Это, как будто… Отмена крещенья
Всей православной земли и растленье
Всех незачатых. Страшней преступленья
Не было здесь. Из кож
Тысячи лет, насосавшись силы,
Вылез Кащей, о котором забыли.
Это — топор прямо в солнце или
Матери в спину нож.

Пусть это место
От Владивостока
До белорусых и светлооких
В пыль разлетится, сгинет до срока,
Выйдет и снова войдёт,
Кровь свою выпьет
И будет в ресурсе,
Не обещаю Азбуки Вкуса,
Может, ковчега даже не будет,
Но обсуждаем плот».

Вдруг Иисус глянул с укором:
«Ты меня любишь? Приедешь скоро?»
«Что?»
И в помехах на мониторе
Он красиво исчез.
Он-то исчез, а я не очень –
Мне ещё возвращаться ночью,
Тем виноват, что не бог. Закончим
Сказку. Вот оно, здесь,
Без запятых — Тридевятое Царство.
Думай: «бежать нельзя остаться».
То в переходах подземных станций —
Танцы, то в мозг игла.
Дремлет Кащей. Не дремлют люди.
Всё ещё живы Пол и Вуди.
Прежней Земли уже не будет.
Страшно, и ночь св