Автор: Выдуманные города вполне себе могут стать убежищами. Не потому ли культура вообще существует лишь благодаря тому, что — с тем или иным успехом — она уберегает людей в своем тонком, но бронированном и очень красивом пузыре? Воображение и сознание прежде всего занимаются сберегательной функцией, и это их первичный вклад в развитие.
Мы чрезвычайно малым отличаемся от неандертальцев и прочих древних людей. Мы обладаем способом накопления знаний, который непонятно откуда происходит – не то из развития мозга, не то для развития нейронных связей. Как бы там ни было, но то, что когда-то немногочисленному тогда человечеству пришло в голову записывать для памяти, какое число мешков ячменя находится в том или ином хранилище, оказалось настолько могучим изобретением, что едва ли не вообще вся цивилизация с ее адронным коллайдером произошла из этой, в сущности, незамысловатой идеи складского учета. Иными словами, первое движение разума к вершинам оказалось борьбой против забвения: давайте запомним то, что можно забыть. А забвение и ничто – вполне себе родственные сущности, если не одно и то же. Вот откуда следует, что философия Николая Федорова о воскрешении всех умерших – как единственной достойной цели для человечества – является примерно тем же, что и стронуло в гору культуру и мозг в самом начале.
Итак, культура развивает мозг, и наоборот. Искусственным интеллектом вполне может стать интеллект естественный, пошедший вспять благодаря многим машинным способам организации памяти. В самом деле, человек, переложивший труд воспоминания на полку возможностей механизмов, отчасти лишается возможности ошибаться в пользу… своего воображения. Слишком точный механизм не способен сообщить вам истину хотя бы потому, что в некоторых ответах не сможет решиться выбрать то или другое показание. Лишая бытие погрешности, вы – в лучшем случае – обращаетесь к области молчания, за которым нет ничего, кроме старого знания.
Как же будет выглядеть человек, награжденный машинной памятью, то есть – забвением? Разумеется, это будет уже совершенно иная антропологическая формация. Что станет происходить с размерами нашей лобной доли, выгнутся брови, выдвинется челюсть? Или, напротив, нас ждет яйцеголовая планета Шелезяка? Это зависит от того, найдется ли решение для органа памяти – как его использовать: в качестве аккумулятора сознания или только балласта-якоря эго? Будет ли решение этого вопроса связано с языком, с его новым проявленным участием в создании вселенной? Или нас охватит тихое слабоумие?
В каждом кризисе есть шанс выстоять. Воспользуется ли им человечество – это тот самый вопрос, который нам предстоит решать собственными усилиями.
Александр Иличевский. Версия
Выдуманные города вполне себе могут стать убежищами. Не потому ли культура вообще существует лишь благодаря тому, что — с тем или иным успехом — она уберегает людей в своем тонком, но бронированном и очень красивом пузыре? Воображение и сознание прежде всего занимаются сберегательной функцией, и это их первичный вклад в развитие.
Мы чрезвычайно малым отличаемся от неандертальцев и прочих древних людей. Мы обладаем способом накопления знаний, который непонятно откуда происходит – не то из развития мозга, не то для развития нейронных связей. Как бы там ни было, но то, что когда-то немногочисленному тогда человечеству пришло в голову записывать для памяти, какое число мешков ячменя находится в том или ином хранилище, оказалось настолько могучим изобретением, что едва ли не вообще вся цивилизация с ее адронным коллайдером произошла из этой, в сущности, незамысловатой идеи складского учета.
Читать дальше в блоге.