Евгения Лещинская. Однажды меня не пустили в Чехословакию…

Loading

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)
Однажды меня не пустили в Чехословакию. Я не знала, когда и почему приключилось восстание чехословацкого корпуса. Потом выяснилось, что какой-то лихой боец метнул в башку другому чугунную ножку от печки-буржуйки и не промахнулся. Но тогда, перед комиссией, которая отбирала для поездки самых политически подкованных, я оскандалилась.
-Не понимаю, на что некоторые рассчитывают,- возмутился плешивый комсомольский деятель, который проверял страждущих на пригодность.
Он был прав, конечно. С таким скудным багажом знаний мечтать о загранице было неприлично. Посрамленная, я отчалила домой, осознав, что мой удел — познавать мир по глобусу.
И вдруг звонок. Приятель и коллега, большой знаток журналистской закулисы, возбужденно сообщает, что начальство поручило ему сформировать молодую и резвую команду, пишущих на медицинские темы, для творческой командировки в Германию, тогда еще ФРГ. Рассказать про немецкое здравоохранение. В верхах назревал не то дружественный визит, не то совместный проект с немцами. И вот возникла такая идея про журналистов. И он меня в тот список тоже воткнул. Я говорю:
-Ты что, спятил, я из всей медицины знаю только клизму и грелку.
А он меня успокаивает:
— Расслабься, старуха. Чем меньше знаешь, тем лучше пишешь!
Команда получилась классная. Принцип подбора беспроигрышный: все оказались Лёнькиными друзьями. И я там была самая знающая про медицину. Но поскольку требовался хоть кто-нибудь, понимающий термины, к нам прибился еще один со стороны. Не совсем журналист. Вообще-то он работал анестезиологом в больнице для каких-то знатных ветеранов. А заметки про докторское житье-бытье писал исключительно для подработки. Симпатичный такой Шурик. Мы с ним сразу подружились. Он был набит кучей медицинских баек, не соскучишься.
Прилетели в Мюнхен. Конец ноября. Снег с дождем, но совсем не мрачно, не то, что в Москве. Чистенько, витрины сверкают и переливаются, разноцветные фонарики везде горят, вовсю идет подготовка к Рождеству. К тому же первая заграница для многих. В общем, ах! А принимающая сторона без передышки нас хвать — и на фирму «Байер» везет. Ту самую, которая производит знаменитый аспирин. Здесь народ совсем обалдел: и оборудование из следующего века, и технологии супер, и методики супер, и секретарша супер, и даже стулья со столами отпад! Ходим, разинув рты, слушаем, записываем. Один Шурик мрачный, на себя не похожий. Я его в бок толкаю: ты чего? А он бубнит: «Ага, попробовали бы они лечить тем, чем мы лечим. Посмотрел бы я на их показатели».
В конце встречи, как водится: пакеты с сувенирами на память от фирмы. И сюрприз ! Все оживились, что еще за сюрпризы ? А вот что. Нас повели в самый знаменитый паб. И знаете, чем он оказался знаменит? Тем, что там хамили. Ну, такая специальная фишка. Грубоватое, панибратское обслуживание. Иммитация простецкого биргардена как бы для люмпенов. Никто ни с кем не церемонится, кружки на столы швыряют так, что пена во все стороны летит. Немцы прямо балдеют от такого аттракциона. У входа очередь. А мы только что из Москвы. И они нас решили хамством удивить! В общем, доктор Шурик от такой бессмыслицы стал пивом пренебрегать и шнапс кушать. А шнапс там подавали в рюмашках величиной с наперсток. Вот доктор таких рюмочек штук тридцать выкушал (а чего кроить–то, за все уплачено!).
И вдруг – гонг! Посередине пивнухи стояла такая штука, к которой была прицеплена здоровенная медная тарелка. В самых торжественных случаях (например, чей-то день рожденья) в эту тарелку колотили, чтобы привлечь внимание публики. Вышел менеджер или как он там у них называется. Тоже в длинном черном фартуке, в нарукавниках, но потолще остальных и помордастей. Одним словом, начальник. И объявил, что вот сейчас в их знаменитом пабе находится русский гость, который установил абсолютный рекорд заведения по распитию крепких напитков. И за это от заведения ему причитается презент – бочонок пива. Все немцы радостно зааплодировали, а некоторые даже побежали к Шурику за автографом. А наш бедолага ужасно смутился, начал оправдываться: — Да ладно, что вы, это ж моя дневная норма! Однако растрогался. И больше бочонок из рук не выпускал. Сколько раз ребята подбивали, давай, мол, продегустируем. А он ни в какую — приз! Довезу до дома, буду хвастаться, немцев перепил! Так и таскал эту бандуру за собой повсюду, куда нас возили : из Мюнхена в Дюссельдорф, из Дюссельдорфа во Франкфурт.
В конце концов добрались мы до конечной точки нашего путешествия, до аэропорта. Оформляем билеты. Доходит очередь до Шурика. И вдруг зануды немцы начинают придирчиво рассматривать Шуриков любимый презент. Обмеряют, ощупывают и в самолет не пущают! Не можно, говорят, везти с собой столько литров алкоголя. Что? Почему? Где такое правило записано? Мы все за Шурку заступаемся, как умеем объясняем, что это такой подарок от заведения, за смелость и русскую удаль. Нет. Ничего не хотят слышать. Отсылают к какому-то чиновнику, тот к другому, другой к третьему. А Шурик ни на каком языке мира ни бум-бум. Он только по-латыни знает названия лекарств. Ну и как при таком раскладе выразишь свои чувства ? Можно конечно напрячься и выдать что–нибудь типа : «O tempora! O mores!» Но ведь вряд ли поймут и оценят.
-Отдай ты им это пиво! — орем мы все на Шурика. Но русский герой стоит насмерть и упрашивает меня, как товарища по подполью, к тому же в мини-юбке, помочь объясниться с вермахтом. И вот мы метем от бюрократа к бюрократу, всякий раз начиная от адама историю про пивную и про почетную награду. Короче, на каком-то этапе допросов выясняется, что спешить больше некуда, так как самолет наш уже улетел. Совершенно убитые, подползаем обратно к стойке регистрации, пытаясь понять, как жить дальше. Но выяснить ничего не удается. Им не до нас с нашим, так его растак, презентом. Там происходит очередная регистрация уже следующего рейса. И опять в разгаре скандал и базар. На сей раз с музыкантами из симфонического оркестра имени советского радио и телевидения. Не то они как-то не так зарегистрировали инструменты, не то еще какая-то дребедень. В результате и у лабухов выявляется одна кандидатура на вылет. И это не какой-нибудь там отставной козы барабанщик, а первая скрипка ! Дирижер буквально валяется в ногах у погранцов и умоляет отпустить скрипача домой из неметчины. У них завтра утром репетиция, а вечером концерт. Но человек в униформе очень спокойно и непробиваемо (тип арийский, характер нордический) объясняет, что волноваться не следует, в оркестре остались еще несколько скрипок, мало вам что ли? А до выяснения обстоятельств этого пассажира задерживаем. Ферштейн ? Аллес гемахт!
Таким образом нас стало трое (чуть было не сказала : трое нег…ой, нет, лучше промолчу!) Скомандовали ждать.
Прошел час. Другой. Третий. Про нас как будто забыли.
Объединенные общей бедой, познакомились. Первая скрипка, Наум Моисеевич, нежнейший человек, никак не мог придти в себя. Шурик встал, принес из соседней кафешки пару картонных стаканчиков и начал откупоривать свой теперь уже знаменитый бочонок. Разлил в емкости. Мы с первой скрипкой пригубили. Шурка выдул полный стакан. Эта процедура повторялась с регулярностью в десять минут. В конце концов нас заметили дежурные полицаи и потребовали прекратить безобразие. Шурик полез объясняться с законниками. Благодаря пиву без закуси он уже почти свободно шпрехал по-немецки. Полиция сурово предупредила: еще одно слово и херр доктор пойдет в местный каземат, как особо опасный преступник международного значения. Шурик стал бурно возражать, перемежая русский мат с латынью и немецкими командами, типа хэндэ хох и ахтунг. Скрипач рыдал. Шурик тряс его за фалды, приговаривая: «Наумчик, ты меня уважаешь? А ты уважь!».
Все это было похоже на дурной сон. К тому же ужасно хотелось есть. А денег не было совсем, ни у кого. Известное дело: командировочных выдавалось с гулькин нос, а потратить их следовало так, чтобы не было мучительно больно…
Я поняла, на этих двоих рассчитывать нечего и пошла на разведку. Там удалось добыть одного языка. Мне было наплевать на схему аэропорта, чертежи самолетов или политическое убежище. Наоборот, я патриотично мечтала о родине. Но туда ход перекрыли намертво. Немецкий педант проверил все рейсы – ни единого места! Однако велел надеяться. Вдруг кто-то не полетит, откажется от билета?
— А почему этот кто-то должен отказаться от билета в день полета? –удивилась я.
— Ну, он может сломать ногу, — доброжелательно объяснил служивый, — или умереть.
Значит, оставалось рассчитывать только на злой рок.
В траурном настроении я вернулась к нашему биваку.
А там мизансцена поменялась. Во-первых, вокруг моих попутчиков сбилось еще с десяток разномастных пассажиров. Во-вторых, все они были уже тепленькие. Шурик гулял.
— Давай сюда,-позвал он меня к святому источнику.
-Не хочу! – капризно отвечала я
— А чего же ты хочешь? – удивился он.
— К маме хочу. И кушать!
Шурик закручинился. Если бы я сейчас брякнулась оземь, он бы меня откачал. А вот накормить не мог никак.
И тут наш музыкант решительно расчехлил скрипку и заиграл «Полет валькирий». К самопальной концертной площадке потянулись зрители со всего зала. В футляр полетели деньги. Концерт продолжался недолго. Под аплодисменты благодарной публики нас наконец арестовали. После короткого совещания в верхах, приняли решение отправить «этих русских» восвояси немедленно. Чтобы мы окончательно не растлили весь аэропорт. Прямого рейса не нашли. Заткнули в самолет до Варшавы, потом до Львова, оттуда до Москвы. Но это было не так уж и важно. Образ родины стоял перед глазами. Я практически тосковала по березкам и родному мату.
До рейса оставалась пара часов, и скрипач пригласил нас в кафешку, из которой манил запах сосисок и жареной капусты. Гуляли на весь гонорар. Принимая заказ, официант услужливо предложил : пива желаете ? Мы все трое посмотрели на него так, что вопрос был тут же снят с повестки дня…
А много лет спустя в город, где я теперь живу, приезжал Лондонский симфонический оркестр. В программке среди выступавших узрела знакомое имя. Прорвалась за кулисы. Обнялась с Наумом Моисеевичем. Он постарел, но был бодр и весел. Вспомнил наши приключения:
-Пива не пью совсем. Видеть с тех пор не могу. А как там Шурик?
А вот про Шурика я ничего не знала. Потеряла его. Интересно, что он сейчас делает? Лечит? Пишет? Ау, Шурик, отзовись!

2 комментария для “Евгения Лещинская. Однажды меня не пустили в Чехословакию…

  1. Спасибо!. Есть вопросы.
    Как удалось пройти сквозь очень мелкое сито комиссии по загранкомандировкам ЦК.
    В начале Шурик — понятный «довесок» ко всем, без исключения, делегациям. А потом, как будто, нормальный мужичок.

  2. Евгения Лещинская

    Однажды меня не пустили в Чехословакию. Я не знала, когда и почему приключилось восстание чехословацкого корпуса. Потом выяснилось, что какой-то лихой боец метнул в башку другому чугунную ножку от печки-буржуйки и не промахнулся. Но тогда, перед комиссией, которая отбирала для поездки самых политически подкованных, я оскандалилась.
    -Не понимаю, на что некоторые рассчитывают,- возмутился плешивый комсомольский деятель, который проверял страждущих на пригодность.
    Он был прав, конечно. С таким скудным багажом знаний мечтать о загранице было неприлично. Посрамленная, я отчалила домой, осознав, что мой удел — познавать мир по глобусу.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий