Борис Херсонский. Памяти Льва Лосева

Читаю Лосева — о крещеном еврее на леченом коне,
читаю и понимаю — это он обо мне,
о черном жидовском пальто, о граненом стакане в руке,
о святом Николае, о паленой водке в шинке,

о польском пане, о товарище старшине,
о Кронштадтском отце Иоанне, о подковерной возне
в районной админстрации, о привидевшемся во сне
ангеле смерти, о крестике на груди,
о том, что евреев крещеных — хоть пруд пруди.

Особенно тут, в России — вот, поскребешь слегка
Лосева и увидишь Лифщица-мозгляка.
В крещеном еврее сидит гремучая смесь —
смирение иудея и православная спесь,
может, спесь иудейская, а может наоборот,
все равно — хоть трижды крести, но отпусти мой народ,

вот и Лифшиц за океаном умер и распылен
по двум континентам, и мой прощальный поклон
от жида крещеного на леченом коне. —
Разбегаются мысли, как кольца на старом пне.
Грозят кулачками из облачка судьи Земли и князья,
пошел бы вперед — да некуда, повернул бы вспять, да нельзя,

в крещенской воде славистики плавает рыбка пескарь,
поет для выкреста песенку, о том, что случилось встарь.

5 мая 2014