Автор: Мне подарили масляные краски. Зачем? Тот кто дарил посчитал, что мне нужно начинать (опять) рисовать. Зачем? Тот кто дарил считает что я прославлюсь. Так прямо сразу, ни с того, ни с сего? Тот кто дарил ничего про «сразу» не сказал. Рисуешь? Нет. А краски где? Подарила? Кому? Одной девушке. Она рисует? Нет.
-Почему ты не рисуешь?
— Незнаю что рисовать? Любила портреты. Так в карандаше, акварелькой, но однажды нарисовала портрет маслом, на нем изобразила свою двоюродную сестру Евгению. Это был очень странный портрет, со странным взглядом «из неоткуда, в никуда». Она умерла.
-Кто?
-Евгения. Страшно умирала. Понимаю, что глупо, но я боюсь рисовать портреты маслом. Другая родственница, увидев портрет Евгении, как сошла с ума, стала умолять, что бы я нарисовала портрет ее маленького сына. Долго упрашивала, настырно, даже угрожала. Я отказалась. Она до сих пор в обиде, не общается, хотя мне пришлось отдать ей портрет Евгении и с того момента, прошло уже лет двадцать.
— Рисуй природу, натюрморты.
— Люблю глядеть в глаза. Когда рисуешь глаза, испытываешь некое возбуждение. Нравилось рисовать портреты, которые смотрят и следят за тобой, за всеми следят, куда бы ты не отошел. Можно предугадать как получится лицо, нос, брови, похоже или нет, а вот глаза, они не предсказуемы. В них жизнь. Ты как будто бы «зажигаешь» жизнь. И возбуждение от этого непередаваемое. Если не «зажжешь», провал, страшный сон, сумасшествие. Взялся за кисть зажги жизнь. Не ту жизнь, которая только-только начинается, а ту которая уже зрелая, многосложная, с вопросами без ответов, с ответами, которые не можешь уловить. Страдание, должно быть обязательно, страдание, это богатство, это золото. Люди должны страдать, иначе им жизнь не понять, иначе жизнь не имеет цены.
— Тебя интересуют только страдальцы. А нормальные, счастливые, полные жизни и планов люди, не интересуют? В их глазах нет пресловутой вселенской тоски, и жизнь, значит, для таких не так глубока и ценна?
— Да, мало людей, которых хочется рисовать. Много «пустоглазых».
— Это в тебе что то пустоглазое сидит!
— Точно, ты абсолютно права. Сидит. Я недавно увидела его.
— Кого? Опять бред начнется? Ну давай! Темные силы, нас злобно гнетут – это отрывок песни, в твоем контексте звучит недвусмысленно.
— Так, так и было, когда песня писалась. Да, ладно, что было то было. Раз не рисую красками, попробую нарисовать картину словами.
— Погоди, позже нарисуешь! А, почему ты так и не открыла, подаренные краски? Потому что все пустоглазы вокруг?
— Нет, конечно, не все. Много людей, которых очень хочется рисовать, глядеть им в глаза, читать их мысли, докапываться до глубин «того не знамо чего», много. И руки «чешутся» и душа рвется к мольберту, но…. Настоящее творчество, это титанический физический труд, что бы вдохнуть на кончик кисти жизнь, надо, что бы рука и сердце и душа были едины. Руку надо «набить», она проводник, а это можно сделать только постоянными тренировками, без отдыха и отпусков. Все отдать надо, все вложить в неодушевленную кисть. Только так можно зажечь на холсте жизнь. Сей самоотверженный труд мне не под силу, не стоит и браться.
Картина нарисованная словами.
Люблю четверг. Четверг вечер, а лучше ночь. С четверга на пятницу снятся вещие сны. Большую часть их я забываю, еще до пробуждения, а те что остаются в памяти, оставляют порой неизгладимые ощущения и вопросы. Так было на этой неделе. Ждала-ждала четверг. Ночь была тяжелая, не спалось, накануне поминали маму моего мужа, сорок дней. Женщина она была хорошая и добрая, но сила в ней чувствовалась странная. Мне не спалось, встала в два часа ночи и до трех бродила по квартире, с сожалением, что так ничего и не приснилось и вообще спать не очень хотелось. Но я все же уснула, прилегла на диванчике в гостиной, наскоро укрывшись пледом. И о чудо, снится мне сон.
Картина. На озере.
Озеро. Тихое озеро. Как и положено голубая с оттенками серого вода. День, светлый день. Солнца не видно, но его лучи отблескивают на поверхности воды необычным серебристым отливом. Вроде день, а отблески мелких волн как в полнолуние.
Лодка. Я знаю что это обыкновенная деревянная лодка, я даже чувствую ее цвет-дерева, но вижу совсем другое. Я вижу черную лодку. В разных концах лодки сидят двое. Он и она. Они голенькие, они очень белые, их кожа источает невидимый свет. Они хорошие, поэтому светятся. Они смотрят друг на друга с улыбкой и любовью. Сидят в черной лодке, посреди тихого озера и радостно улыбаются друг-другу.
Идиллия. Я знаю, что эти двое, я и мой муж. Но мой муж смуглый и волосы темные, а у этого в лодке белые и он сам белый-белый, но это точно был мой муж. Все бы, да хорошо бы. Сон, что с него спросишь? Лодка деревянная, но черная, муж мой, но белый. Смотрим дальше.
Двое. Эти двое «белых» были в лодке не одни. У каждого за спиной восседала огромная черная сущность. Черная при черная, без оттенков и теней, только глаза, точнее глазницы, глаз не было, были белые пустые глазницы. Они эти сущности, крепко так обнимали каждого из нас, и тоже улыбались друг другу страшной улыбкой и смотрели друг на друга пустыми белыми глазницами.
Картина нарисована в стиле «примитивизм».