Елена Милашина

Стою у ОМВД Марьино, Новомарьинская 11, к. 1. С 13.00 людей из метро (их прибывает с каждым поездом под сотню) направляют по этой улице, очевидно, что пришли уже десятки тысяч. Я сбилась на 5 тысяче, считать легко, люди стоят гуськом в образцовой русской очереди — к гробу. Молодые, старые, средневозрастные, инвалид на коляске, слепой с палочкой, это что я видела. Многие обсуждают свои риски. Одна женщина сердито говорит мужу: «Сядем — значит, сядем».

Вторая разговаривает с кем-то, видимо, из-за границы: «Я очень, ОЧЕНЬ рада, что ты сейчас в НОРМАЛЬНОЙ СТРАНЕ. А я сейчас в НОРМАЛЬНОМ МАРЬИНО».

Девочка позади меня: «Я ужасно рада, что я сегодня приехала сюда. Пусть и заберут, но этот день останется в личной истории моей жизни».

«Представь, сколько уехало из страны, кто мог бы сюда прийти». — говорит ее парень.

Женщина в возрасте передо мной включила трансляцию Невзорова, люди аплодируют Навальному — его привезли в храм.

А тут у ОМВД Марьино люди идут и идут, чтобы встать в очередь. Где она сейчас продолжается, видимо, еще в сколько-то километров от нас.

Нет никакого шанса проститься с телом. Ни один храм в Москве не вместил бы столько людей. Ни с кем в современной России не прощались так, и боюсь, ни с кем так не будут прощаться. Так прощались только с Высоцким и Сахаровым. Но то было в СССР. И там людей так по улицам не рассеивали.

И понимаете ли, какой эффект от этих мер безопасности? Мы все в этой многотысячной очереди не увидим мертвого Навального. Не услышим отпевания, цель которого — смириться и отстраниться. Все это мы пропустим. Но это значит, что он так и останется в памяти многих живым, таким, каким его видели последний раз.

«Помнишь, как мы были на его последнем митинге?», — спрашивает молодой человек свою подругу.

«Конечно, — отвечает она. — Тебя задержали, ты вышел и позвал меня замуж».