Александр Иличевский. Три миниатюры

Слова и вещи не связаны. Слова не содержат ни единого атома из тех частиц, из которых состоят вещи, которые обозначаются этими словами. Таков один из законов природы. И то, что слова в первую очередь используются как инструменты для создания вещного мира, говорит нам о том, что можно и нужно поставить вопрос: из чего сделан язык? Иными словами, мы можем догадаться, что язык — это растворенное неживое.

В самом деле, эта мысль захватывающая, потому что где-то в сердцевине самого живого и теплого, что только у нас есть — языка — хранится союз сознания и вещества. В этом союзе содержится исток того, что мир-вообще был создан с помощью слов. Стоит только взглянуть на письмена Витгенштейна, чтобы понять — как бы он ни запутывался, он прав: в языке есть что-то от естественных наук, есть хотя и сложнейшая, но элементарность. В самом деле, вещество состоит из кварков, самого неделимого сообщества элементарных частиц. Способы взаимодействия этих частиц настолько сложны, их грамматика настолько неуловима, тонка, умна, что нам до конца не ясно, каким образом это происходит. Если же смотреть на письмена Витгенштейна, то он — как Хлебников, например, как Циолковский — слышит звон, идет на него и заблуждается, потому что тайна есть тайна — и конечный смысл любой деятельности сознания не в решении задач, а в том, чтобы понимать эту тайну. Грубо говоря, Витгенштейн предположил существование некой гипотетической таблицы элементарных частей языка и попробовал с ней работать по законам логической философии. Примерно так же Хлебников, задумавшись о существовании медиума между звуком и смыслом, попытался его отыскать своими языковыми усилиями. Примерно так же Циолковский упорно мечтал воскресить всех умерших людей и расселить их по планетам Солнечной системы.

Как разрабатывается теория? Сначала возникает интуиция, затем вы пытаетесь выстроить логическую цепочку, которая за ней скрывается или нет. Может быть, вам повезет. Может быть, попутно вы догадаетесь еще о чем-то. Так вот, если пошарить в области понимания таких сложных вещей, как язык, как грамматика мира, то одной из тропинок из этого мыслительного тупика, каковым многие непростые вещи являются, может стать догадка: сочетание чистого листа бумаги и почерка неким образом сродни пространству и звездной материи, включающей материю темную, которая отвечает за наше сознание.

Мне кажется, в союзе живого и неодушевленной материи должен существовать отчетливый момент творческого начала, которое позволяет нам творить. Потому что невозможно начать создание мира с одушевленных предметов — всегда первой творится материя. Вот и мы, склоняясь над листом с чистым листом бумаги, на кончике пера несем определенное количество материи — в прямом и переносном смысле. Да, я клоню к тому, что мысль обладает материальностью, а следовательно, и энергией.

Что вообще такое творческие способности? Где их мышца? Скорее всего, в случайности. То, что способность не сводится ни к мастерству, ни к страстности, ни тем более к чему-либо бытовому, доказывается не только интуицией, но и тем, что успех в создании чего-то нового — всегда чудо, а чудо без опоры на случайность просто не существует.

Для того, чтобы уточнить область идей, с которыми немедленно начинаем иметь дело при произнесении словосочетания «творческие способности» — стоит подумать о том, каким образом понятие Творца могло бы быть расширено за счет привлечения принципиально не библейских текстов. Ведь, в самом деле, давайте вдумаемся — все, что мы знаем о Творце вселенной — мы знаем только из Библии — и разве это справедливо? Разве не пора уточнить понятие Бога из самого сознания? Ведь мысль иногда бывает так хороша, что вокруг нее приплясывают ангелы.

**********************************

XX век уничтожил русского человека, начав с дворянства, продолжив крестьянством, растлив пролетариат и вырастив на выжженном поле нравственности homo soveticus: народную национально безличную массу, подразделенную на люмпенов, номенклатуру и опричнину — социальные группы, сформированные принципом низости — насилия, рабства и власти.
Русского человека больше нет — ни с точки зрения статистики, ни тем более с точки зрения смысла.Последний в моей жизни русский человек — воспитавшая меня бабушка — ставропольская крестьянка, чья семья была уничтожена сталинским временем. Всю жизнь я оглядываюсь, вчитываюсь в Платонова и других, стараясь уловить крупицы великого русского характера, так хорошо мне знакомого из детства. И прихожу к выводу, что Мандельштам и Цветаева, Пастернак и Бродский, Платонов и Гроссман, Ахматова и Бунин, Зощенко и Булгаков — вот русские люди.

Все они — причастные к созданию великого русского языка — в плане национального сознания ничего не имеют общего с языком масс, языком лжи и силы, и дают в сравнении с героями торжествующего в настоящем «русского марша» деление единицы на ноль.

Но то, что язык сохранен и выпестован горсткой людей — таких писателей и таких читателей — это залог победы света над тьмой. Классический корпус — тот текст, из которого впоследствии будет восстановлен генофонд русского сознания. По одной буковке в его «ДНК-цепочке». Так что книга — наше оружие и крепость.

**********************************

Книга Еноха — одна из самых невероятных книг расширенного Библейского корпуса — относится к двум типам профетических повествований: естественно-научному и апокалиптическому.
Написанная как минимум 23 века назад, она представляет собой описание тайного знания об _устройстве_ Вселенной и в то же время говорит о том, как будут устроены последние времена, говорит о спасении и наказании.Недавно я с удивлением заметил, что это сочетание мне, занимавшемуся когда-то теоретической физикой, кажется совершенно естественным.

Когда речь идет о глубинном — «последнем» — знании, было бы естественно завести речь и о том, чем закончится мир не только в физической своей ипостаси, но и гуманистической.

И в этом обстоятельстве кроется корень отчетливого метафизического изумления при занятии наукой: когда ты начинаешь понимать, насколько немыслимо сложно и красиво устроено мироздание, практически отображенное теорией на твое собственное сознание, — то мысли о естественности происхождения Вселенной становятся неинтересны.

Именно неинтересны — слишком мелкокалиберны, чтобы стать серьезной основой для существования.

И это мне кажется не только терпимым, но и в общем-то под стать идеям Книги Еноха о сведении предела человека к пределу мироздания.