Гасан Гусейнов. СЛОВА, КОТОРЫХ НИКОГДА НЕ БЫЛО

Сначала я хотел назвать эту  колонку «слово — серебро, молчанье — золото». Эта странная пословица среди прочих своих значений имеет и такое: не всяким знанием следует делиться, потому что поделившийся опасным знанием с другими может прогадать, а смолчавший об этом, наоборот, — выиграть. Другая поговорка, которая ведет в темном лабиринте наших мыслей к тому же рукаву, гласит: «Не спорь с дураками, даже если тебе известна истина».

И все же есть профессия, которая буквально запрещает молчание, и это — филология. В составе этой профессии есть раздел под названием «критика языка». Люди, занимающиеся этой самой критикой языка, выясняют, как и почему некоторые высказывания не просто мешают общению, но могут даже нарушить общественное равновесие.

Представьте себе большую страну, привычно живущую под властью монарха, чья власть к тому же освящена, в представлении людей, высшей силой, а тут вдруг появляются люди, говорящие с тобой на одном языке, и заявляют: «Слушай, во первых, бога нет, а во-вторых, монарх наш, он же царь, или аятолла, или падишах какой-нибудь, это одно сплошное безобразие, и давно пора этого преступника от власти отрешить. А заодно и всю накопившуюся вокруг него свору».

Тут, конечно, от одних этих слов может начаться смертоубийство.

В РФ мы наблюдаем это каждый день год за годом. Вот сказал Алексей Навальный, что Владимир Путин — вор, окруженный разнообразными другими ворами, и начали Навального травить. Сначала вроде не получилось тайком убить, так потом в тюрьму посадили и начали пытать, и в разгар этих пыток Навальный исчез. И теперь говорящие по-русски люди не знают даже, как об этом говорить. О человеке говорят, что он исчез или пропал. Но поскольку Навальный не может действовать сам по себе, о нем говорят, как о вещи. «Пропажа Навального». Так говорят о пропавшем чемодане.

Уместить все это в голове очень трудно.

Тем более, что заодно с Навальным «пропал» и приговоренный за антивоенные высказывания депутат Алексей Горинов. Совсем пропал из поля общественного внимания еще один политический заключенный — Юрий Дмитриев, приговоренный к 15 годам по сфабрикованному уголовному обвинению, а на самом деле — за разглашение фактов массового террора советских органов госбезопасности много десятилетий тому назад. Но контора-то одна, вот и сживают человека со света.

По существу получается, что три четверти столетия советской жизни и больше четверти текущего постсоветского века — это время попыток что-то высказать о существе общественной жизни и время успешного затыкания рта этим пытающимся. С последующими пытками за сами попытки.

За что такое наказание людям, сказать невозможно. Разумеется, люди, которые смотрят на все происходящее с высоты своего религиозного опыта, могут увидеть тут некий урок и даже наказание за некие предыдущие прегрешения. Приведу пример. В Японии во время русско-японской войны жил русский священник — Святитель Николай Японский. В его дневнике за июль 1904 года есть такая запись:

Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы, Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения — поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс — коллекция обезьян — подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис, — до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?.. И при всем том мы — самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там — мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию, — сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!

Обидные вещи говорит о своем отечестве Николай Японский. Но его истолкование несчастий России как наказания за ранее совершенные преступления ничем не отличается от представления древних греков о родовом проклятии. Иначе говоря, религиозное истолкование событий превращает людей только в беспомощный пример для следующих поколений.

В этом унылом круговращении воров и катов даже и посмеяться не над чем. Желая отвлечься от жизни священнослужителя православной церкви в одержавшей победу над Россией Японии, натолкнулся я на другую книгу, которую купил лет тридцать назад в букинистическом магазине в Праге.

Может быть, эта книга позволит уточнить теологическое толкование русской истории толкованием филологическим?

Называется книга «Русско-чешский словарь». Составили его и опубликовали в пражском издательстве И. Отто в 1920 году Владислав Вячеславович Шкорпил, к тому времени уже покойный директор археологического музея в Керчи, и чешские лексикографы Иван Гавелка и Вилем Веверка. Уроженец Австро-Венгерской империи, Шкорпил был филологом-классиком и археологом, учился в Лейпциге, а в 1880-х годах переехал в Керчь, где вступил в русское подданство и стал директором археологического музея. С 1904 по 1918 годы он неустанно боролся с так называемыми черными копателями, и ему даже удавалось перехватывать у последних награбленное ими из древних некрополей и переправлять спасенные ценности в Эрмитаж: в Керченском музее сокровища было не защитить. До революции полиции удавалось уберечь археолога от грабителей, но в ходе гражданской войны именно эти выпущенные из тюрьмы бандиты стали хозяевами жизни, они и убили ученого в 1918 году.

Каким образом картотека Шкорпила попала в Прагу, я пока установить не смог. Но составленный им русско-чешский словарь включает тысячи слов, многие из которых отсутствуют и в других словарях, включая корпусный словарь русского языка, и в памяти даже очень старых и очень сведущих носителей языка.

Например, слово «умоубийственный». Или слово «умран» (в значении мертвец). Или глагол «умулить» (заставить кого-то сделать что-то).

Владислав Вячеславович Шкорпил начал собирать свой словарь еще в бытность кандидата на звание русского подданного, а в дальнейшем пополнял его, видимо, все-таки из антропологических, а не филологических соображений. Например, невероятно богат его словарь так называемыми этнофолизмами — бранными или уничижительными обозначениями происхождения человека. Мы не найдем в словаре слова «армянин», зато там присутствует «армяшка». Или вот слова «евреечка», «еврейчик», «евреишка» или «жидочек» Шкорпил правильно толкует как бранные. «Кацап» и «кацапка», «кацапня», «кацаповщина» — так «хохлы» (малороссы) называют «великороссов» или «москалей». Пожалуй, только одно гнездо сравнится с «еврейским» по числу слов с бранно-уничижительным значением — это слова с основой «чужой». От «чужбинника» и «чужегляда» до «чужемужатки» и «чужеумка».

В старое время, например, у Н. Данилевского глагол «русить» употреблялся в значении «делать кого-либо русским»: «На северо-востоке, в глухой лесной стране, русская колонизация, в стороне от деятельной исторической жизни, образует сильный запас русской силы, русит финские племена и, окрепнув, является восстановительницей единства России, собирательницей земли Русской под знаменем Москвы и продолжателей ее дела» («Россия и Европа», 1869). А в словаре Шкорпила глагол «русить» непереходный: «русит» тот, кто изображает из себя настоящего русского. Владислав Вячеславович Шкорпил писал это и о себе. Он стоически сопротивлялся, проявил железную волю, но погиб в неравной напрасной борьбе. Не помогла чешскому ученому любовь к русскому слову.

Скорей всего, Гавелка и Веверка поспешили выпустить словарь Шкорпила в 1920 году, потому что в Чехию тогда хлынул поток русских беженцев, вот только помочь этим людям трехтомной махиной, содержавшей загадочные слова, так и не получилось. Две тысячи страниц от, А до Моложение, от Моложить до Пропиивание, от Пропаивать до Ижицы тогда не помогли, увы, никому.

Но, может быть, хотя бы сейчас, сто с лишним лет спустя, носители русского языка смогут и захотят с помощью слов, которых никогда не было, проникнуть в свой умоубийственный век, чтобы, если и не убежать, то хотя бы отбежать от него подальше?