Диляра Тасбулатова

24.02. 22 был страшным днем, но еще страшнее оказались последующие месяцы.
Понятно, как это было ужасающе, но я, как ни странно, даже не об этом, не о настоящем ужасе с той другой стороны.

У Кафки, если вы помните, в «Процессе» есть пространственные эксперименты, Йозеф К. вдруг понимает. что комната, помещение, куда он попал, искривилась. Превратившись в пространство зла.

Какой он (извините за причитания дуры-бабы) гений: потому что где-то в марте пространство вокруг меня тоже искривилось. Обычные люди, соседи, пассажиры троллейбуса и маршрутки, люди в метро, стали кафкианскими: в том смысле, как в фильме ужасов я видела их нутро. А там — черви. Даже не так — там было пусто, как в небытии. Потому что они говорили об обыденном. Как будто ничего не произошло.

Я пошла в магазин около своего дома и села покурить на красивой площадке, чистой и отчасти даже архитектурно изящной (камень, дерево). А вокруг бегали дети и болтали между собой мамаши — обыденно. Я начала сходить с ума — я специально стала всюду рыскать и прислушиваться и ничего, кроме погоды и бытовухи, не услышала. Я опять стала видеть сквозь них и видела, как пространство сужается, когда была в закрытом помещении.

Тогда я стала с ними разговаривать. Начинать с чепухи и постепенно как бы доискиваться. Что они думают. Они ничего не думали, и у меня опять перед мысленным взором поползли черви — одна тетка которая несла гадости, прямо как будто начала гнить на моих глазах.

В те дни я поняла Кафку, Пикассо («Гернику») и даже Дали (которого не люблю в принципе). Даже Босх мне показался чуть»жеманным», слишком наглядным.

Приходя домой, я постоянно рыдала, выла, как собака. Плакала, выла. И тут я поняла «Крик» Мунка.

Потом я решила не видеть их с ихними червями и пустыми глазницами. Я воспринимаю их теперь как плоские фигуры (ну как в магазинах или в аэропорту, где стоит вырезанная из картона стюардесса в человеческий рост).

Черви не то чтобы исчезли, просто я, не останавливаясь, иду мимо этих манекенов. Черви там, но я не фокусируюсь.

Их нет. Мое пространство и сейчас кафкианское — там никого нет. Кроме тех, кто не сгнил и не вырезан из картона. А тех просто нет. Как и страны.