Александр Иличевский

У логики со злом сложные отношения.

Либо ее у зла нет, либо она исчезает со временем.

Ибо зло – это слуга небытия, и сама его природа не допускает его в будущее.

Для него, для зла, это все равно, как для рыбы выйти на сушу.

Вот в этой принципиальной отделенности зла от будущего, от жизни и кроется зерно различия, благодаря которому зло ощущается нами как потусторонняя субстанция.

В то время как добро никогда столь же прочно не закреплялось за некими сверхъестественными силами.

Можно сказать, добро — земного, домашнего что ли происхождения, в то время как зло относится преимущественно к чему-то стороннему, «инопланетному».

У Кафки зло хоть и вовлекает человеческий материал, непременно безлично до такой степени, что психика начинает относить сумму действий обыкновенных людей, населяющих его романы, к категории потусторонности.

Ни Эйхман, ни персонал Освенцима не считали себя посланцами потусторонних сил.

Однако они — воплощенная безличность, «подневольные люди», «винтики» и т. д.
Вот почему, если зло решило материализоваться, оно предпочтет воплотиться в среднем человеке, а не, скажем, в «опереточном злодее».

Облик среднего человека поможет злу до поры до времени слиться с фоном и набраться сил.

Качества среднего человека позволят злу широко проникнуть в умы и души.

А вера в собственную правоту и благонамеренность позволит злу стать по-настоящему большим.

Но безличное может восторжествовать только в своем собственном космосе.

Так что, в сущности, частные люди — могут быть спокойны: необщее выражение лица — наша крепость.

Но есть проблема: если крепость не сдается штурму, зло пытается её уничтожить.

И плохая новость в том, что та самая «слабая» логика зла может прибегнуть к самому смертоносному оружию, обращающему весь мир в ничто, поскольку зло само не отличает смерть от жизни: его глубинная агрессия распространяется и на своего собственного носителя.