Больно только когда смеюсь или Евреи в клетке льва и вне ее

«Больно только когда смеюсь» или Евреи в клетке льва и вне ее

 Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
………………………………………………………
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Иосиф Бродский

Недавно я был на встрече с живым классиком – израильской писательницей Диной Рубиной. Встреча происходила в новом крупном книжном магазине Петербурга – магазине «Парк культуры и чтения» книжной сети «Буквоед». Магазин расположен в самом центре города. В какой-то степени этот магазин заменил наш знаменитый «Дом книги», бывший до этого крупнейшим книжным магазином. Нечего и говорить, что встреча вылилась в большую и душную свалку любителей Дины Рубиной, народу было очень много, слышно было очень плохо, и многочисленные любители писательницы вскоре разбились на кучки и группы, в которых люди общались преимущественно внутри этих групп. Конечно, встреча закончилась подписанием книг писательницы, из которых я выбрал сравнительно старую, а именно сборник интервью разных лет «Больно только когда смеюсь». В этой книге собраны интервью, данные писательницей самым различным известным и не очень людям, среди которых Татьяна Бек, Юрий Васильев, Аркадий Драгомощенко, Александр Мелихов, Ирина Солганик, Лариса Токарь, Александр Яковлев и многие другие, всего около 30 или даже 40 человек. Уже названный список интервьюеров говорит, о том, что книга эта весьма интересна, позволяющая заглянуть в писательскую лабораторию Дины Рубиной, осветить ее взгляды на самые различные стороны жизни и ее жизненный путь. Книга мне очень понравилась, но здесь я бы хотел привести самые последние ее строки, а именно:

« — И, наконец: Ваш любимый еврейский анекдот?

— Пожалуй, вот этот:

«По ночному местечку пронесся погром. Наутро Федор проходит мимо скобяной лавки, на дверях которой погромщики распяли его соседа Хаима.

— Хаим, тебе больно? – спрашивает он.

— Нет, — отвечает полуживой Хаим. – только когда смеюсь».

 

Герой одного классического фильма говорит, что запоминаются всегда последние слова. В данном случае эти слова мне не только хорошо запомнились, но и навели на продолжительные раздумья. Этот анекдот мне показался очень знакомым и отсылающим к юмору наших знаменитых классиков идишистской литературы, таких как Шолом-Алейхем и Мендель Мойше Сфорим (Рабинович). К этим отсылкам меня привел незабвенный юмор наших классиков, показавших неувядаемую жизненную стойкость нашего народа, умевшего найти оптимистические приметы в самых неблагоприятных жизненных обстоятельствах. Этот оптимизм позволял народу выжить в чудовищных условиях несправедливости и угнетения. Этот оптимизм заставлял нас также искать выход в казалось невыносимых условиях неравенства и дискриминации, имевших место и в царской России, и в Советском Союзе, однако финалом этой дискриминации вплоть до ее последней, крайней точки, стала жизнь евреев в нацистской Германии, где этот оптимизм переходил в политику соглашательства, а внешние приметы еврейского самоуправления — в политику дозированного, а позже массированного физического уничтожения евреев.

Сейчас в Израиле выросло новое поколение людей, не знавших ни дискриминации, ни унижения по национальному признаку. Этим людям бывает иногда очень трудно объяснить поведение евреев диаспоры, умевших смеяться в тех откровенно нечеловеческих условиях. Еще труднее им объяснить поведение европейских евреев, оказавшихся под пятой фашистов, не оказавших им явного видимого сопротивления, а иногда шедших на соглашения с ними ради призрачного мифа возможного выживания.

Об этом я написал однажды в виде рецензии на публикацию одного уважаемого человека, нашего бывшего автора, смотрите:

http://www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=3389

Вот что я написал:

«Недавно я разговаривал с молодым израильтянином. Сабра, рост 190, широкие плечи, улыбка на губах, на плечах автомат УЗИ (последнее — шутка). Я спросил у него: «Почему, я слышал, что вы, израильтяне, не любите нас, евреев?». «За что же вас любить, — ответил он, — вы все время воспроизводите для себя Аушвиц и Холокост». И он был прав. Давайте рассуждать. Вас — шесть еврейских семей. Две семьи русские, к тому же они пьяницы. Да у васбыл просто филиал Джойнта, а Вы описываете, как тяжело вам было. Представим себе, что в квартире живут 6 «кавказских» семей и 2 русские. У этих кавказцев русские ходили бы по одной половице, примерно как описывается сейчас обстановка во Франции, Германии и в некоторых северных городках России, например, Кондопоге. Действительно, евреи сами могут постоянно создавать себе Холокост и Освенцим. Мне кажется, что пора уже распрямиться, перестать придумывать себе кошмарное прошлое и смотреть вперед. Извините, я говорю Вам честно свое мнение. Конечно, я понимаю, это художественный рассказ, с определенной долей вымысла. Однако такой рассказ годится только для русскоязычного издания, где Вас пожалеют, печально головкой покачают, сами вспомнят свое печальное прошлое и порасскажут что-нибудь из своей ужасной жизни. Неправильно все это. Мне кажется, что Ваши дети — израильтяне Вас не одобрят. Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Хотя я сам и галутник, но за годы общения с израильтянамия усвоил ту точку зрения, что в бедах евреев во многом виноваты сами евреи, я согласен с этой точкой зрения. Не надо чтобы кто-то нас жалел, мы читали об этом у Шолом-Алейхема, у Мендель Сфорима (Абрамовича), хватит. Нам не обязательно выходить из галута физически, сначала давайте выйдем собственным сознанием, или придется признаться, что сорок лет по пустыне — это очень маленький срок, говорят, что надо 150 лет».

Этот автор сильно обиделся на меня, написал, что я не понял его замысла. Действительно, замысел иного рассказа бывает сложно разгадать. Но зачем же обижаться? Замысел можно и пояснить, как пояснил однажды постановщик классики из классики, того, что смотрели мы очень много раз,– балета «Лебединое озеро»: «Я хотел, — сказал он, — чтобы зритель увидел незащищенность добра, хотел, чтобы зритель обеспокоился этой незащищенностью и принимал меры, каждый в силу своих возможностей». Однако вернемся к нашему автору. Не стал он пояснять свою позицию, а стал искать поддержки у близких людей, которых, слава богу, много на этом свете. И это хорошо. Чтобы мы делали без друзей, товарищей, просто близких. Надо сказать, что я немного завидую автору. Его защищают прекрасные женщины с замечательным именем Любовь.

Я тоже не обделен вниманием людей. У меня в блоге делают записи очень симпатичные женщины с отличными именами Инна и Елена.

Инна. В этом имени мне слышится что-то варяжское, скандинавское, нордическое. Мне представляется Инна сидящей на носу ладьи, улыбающейся и ободряющей меня. Она как бы говорит мне, что я правильно делаю и могу на нее рассчитывать. В именословах пишут, что Инна — хорошее, нежное и женственное имя, что это личность светлая, легкая, простая и надежная.

А Елена, означающая солнечная, светлая, сияющая, избранная? «Елена сама – свет, — пишет Фолкнер, — Вот почему мы до сих пор через пять тысячелетий видим ее неизменной, ничуть не померкшей…. И все эти Семирамиды, и Юдифи, и Лилиты, и Франчески, и Изольды, они не то, что Елена. Нет в них того света, той лучезарности, того постоянства».

Однако – Любовь?! За это имя все отдашь. Да я и отдаю много, можно сказать – всю жизнь. Или беру всю жизнь? Мою жену зовут Люба.

И вот две замечательные женщины с прекрасным именем Любовь честно, добросовестно и весьма искренне защищают нашего автора.

Первая, назовем ее Люба №1, пишет:

«Что такое антисемитизм, конечно же, знаю не понаслышке, эхо Холокоста отзывается в сердцах моих близких и в моём, хотя я родилась в первые послевоенные годы. Всё, о чём пишет автор, мне очень близко. Поэтому не могу никак согласиться, особенно с той точкой зрения ( к сожалению, бытующей не только среди антисемитов, но и у той части евреев, не важно где живущих в Израиле или вне его, но до сих пор не избавившихся от своего рабства), что евреи сами виноваты в своих бедах».

Здесь позиция автора предельно ясна: не евреи виноваты в своих бедах, виноват кто-то другой. Запомним пока эту декларацию, мы, может быть, еще вернемся к ней, а, возможно, и нет, ведь позиция этой дамы и так предельно ясна.

Вторая, Люба №2, пишет:

«Что касается сомнений в достоверности событий, испытываемых некоторыми людьми при прочтении рассказа, это означает лишь одно: они жили в менее экзотических обстоятельствах, чем мы с Вами. Я москвичка. Со мной в НИИ работала весьма добропорядочная женщина, непоколебимо убеждённая, что евреи до сих пор замешивают мацу на крови христианских младенцев. А в командировке во Владивостоке я встретилась с медсестрой, которая не могла поверить, что я еврейка, потому что «ведь у евреев на голове должны быть рога». И паспорт мой её не убедил».

К этому пассажу мы должны подойти более критически. Экзотические обстоятельства, описанные автором публикации — большая коммунальная квартира в большом советском городе вовсе не являются экзотикой, большинство из нас прошло через это. Здесь важно личное поведение жильцов этой квартиры, которое я посмел покритиковать, за что и получил сполна. Я сам по молодости жил по крайней мере в трех коммунальных квартирах, две из которых помню очень хорошо. Одна из них была в самом центре города, на Садовой улице. Мы жили впятером в 16-тиметровой комнате, окно которой выходило на крышу соседнего дома. Летом эта крыша ужасно нагревалась, и духота в комнате стояла невыносимая. У нас было пять соседей, об одном из которых я могу рассказать. Он был капитаном внутренних войск, но не милиционером. Он служил в тюрьме. Вот где для меня благодатное поле для рассказов об антисемитизме русских! Но нет, этот капитан внутренних войск вел себя очень достойно. Когда в нашу квартиру пришел фининспектор, который спросил капитана, подрабатывает ли мой отец дома, приходят ли к нему заказчики, этот капитан, видя большую нужду большой еврейской семьи, ответил отрицательно на вопрос фининспектора, чем спас нас. Потом мы переехали в комнату на Петроградской стороне. Комната была большая, 28 квадратных метров. Она была угловая и с эркером. В комнате было аж 4 окна, было светло, но зимой очень холодно, натопить такую комнату было просто невозможно. Нас было пятеро соседей, о двух из которых я хочу рассказать. Одними из наших соседей была семья полковника. Да, это было время, когда и мы – рабочая семья, и семья полковника жили в одной квартире, у каждой семьи было по одной комнате. У этого полковника я впервые смотрел телевизор в его первом советском конструктиве – это был комбайн: радиоприемник, совмещенный с телевизором. Помню на маленьком экране телевизора линзу, увеличивавшую изображение.

Другая соседская семья была рабочая. Глава семьи работал на заводе «Красный треугольник», на котором делались резиновые сапожки. Он постоянно сидел в тюрьме за воровство этих сапожек, и на время отсидки его жена приглашала жить в свою комнату любовника, если можно так сказать, к чести этой жены – всегда одного и того же. Потом муж выходил на некоторое время из тюрьмы и этот любовник исчезал куда-то. Однако любовник всегда приходил на день рождения нашей соседки. Начинался день рождения всегда мирно, однако по мере принятия напитков все разогревались. Кончались дни рождения всегда одинаково — драками, причем муж, мужчина более крупный, всегда избивал любовника в кровь. И так повторялось до новой посадки мужа в тюрьму или до очередного дня рождения его жены.

Вторая часть сообщения Любы №2 относится к ее личному жизненному опыту, которого я, по ее мнению, не имею. Я уже выразил свое восхищение дружеской поддержкой обеих Люб автору публикации. Здесь я опять вспоминаю своего любимого Фолкнера. Он описывает разговор — диалог двух положительных героев, в частности здесь у него есть такие слова:

«- Я вас люблю, — говорит она. – И знаете за что?

— За что? – говорит Юрист.

— За то, что каждый раз, когда вы мне (для меня) лжете, я знаю, что вы никогда не откажетесь от своих слов»

Я тоже восхищен верностью двух Люб, которые из чувства товарищества, дружбы никогда не откажутся от своих слов, даже если эти слова, мягко говоря, не совсем точны. Факт первый – Москва, неуказанное НИИ. В советское время я каждый год примерно два-три месяца проводил в московской командировке в двух НИИ (ЭНИМС и ВНИПП), согласовывая документацию, разработанную моим КБ. Никого, хоть чуть-чуть приближающегося к той одиозной личности, которую описывает Люба №2, я не видел в Москве. Могу предположить, что этот образ Люба №2 придумала в целях защиты своего подзащитного автора, а если и не придумала, то это очень уникальный человек, можно сказать очень большое исключение, которое не следует приводить в качестве доказательства своей позиции. Я не сомневаюсь, что в Москве можно было раньше и можно сейчас найти много антисемитов, однако все они не такие дремучие, а если и высказывали или высказывают дремучие мысли, то или не такие прямолинейные, или эти мысли имеют более глубокий подтекст, чем высказанный прямой смысл.

Теперь, Владивосток, медсестра. Медсестра! Мало вероятно, что специалист такой профессии не имеет представление о строении человеческого черепа. Очевидно, этот пример тоже надуман рецензентом, конечно, в очень благих целях, на которые я указывал, но надуман. А если не надуман, то эту медсестру можно было и тогда показывать как уникальный музейный экспонат. Я не был во Владивостоке. Самая крайняя восточная точка моих путешествий – городок Тайшет, Иркутской области – ворота БАМа. В сравнении с Владивостоком это как Москва и джунгли Восточной Африки. Свидетельствую на Еврейской Библии: в небольшом городе Восточной Сибири Тайшете никто не щупал мою голову в поисках рожек, хотя если бы меня постригли, эти рожки очень легко можно было бы найти – у меня на голове четыре макушки: две сверху и две спереди головы.

Есть у нашего автора и защитники – мужчины. Один из них– очень серьезен. Он приступает к критике меня по всем правилам создания музыкального произведения, в котором в первой части на основной мотив делается лишь намек, затем в последующих частях этот мотив постепенно усиливается, пока, наконец, в самой последней части он становится доминирующим.Так, если вы помните, построена одна из великих симфоний Шостаковича*. Так вот мой критик сначала начинает издалека, он относит нашего писателя к классикам. Я, собственно, с этим согласен. Не я ли сравнил его с Шолом-Алейхемом? Я только не согласился с этой позицией и призвал его смотреть немного вперед. Затем, буквально через 7 минут, ставится вторая рецензия, в которой  мне дается рекомендация, как следует читать статью автора. Однако, еще через 7 минут пишется третья и последняя рецензия, в которой, наконец, и говорится то, что автор хотел сказать мне с самого начала, так сказать лейтмотив: «Это Вы то распрямились?».

Когда такие слова тебе говорит незнакомый русскоязычный житель Израиля, ясно, что он имеет ввиду. Он хочет сказать, что я житель диаспоры, не могу быть распрямленным по определению, что по настоящему еврей может распрямиться только в Земле Израиля. Я полностью согласен с такой постановкой вопроса. Однако у каждого еврея и у его семьи — своя судьба. И здесь встает классический вопрос: о каком еврействе в диаспоре может идти речь, если есть Государство Израиль, куда и должны стремиться переехать все евреи?  Здесь, однако, не все так очевидно и однозначно. Есть достаточно много различных позиций, некоторые из которых я лишь упомяну, сам не становясь пока ни на одну из них. Раввин Пинхас Полонский называет четыре возможных подхода религиозных евреев на проблему еврейского государства. Одна из них – позиция Сатмарского ребе: установление еврейского государства силами людей есть бунт, так как евреи были отправлены в Изгнание по воле Бога. Согласно другому подходу («Агудат Исраэль») евреям можно создать свое государство в Эрец Исраэль, но только религиозное, не светское (секулярное). Позиция «Движения Мизрахи» в этом вопросе более конструктивна: то, что существует еврейское Государство Израиль – это хорошо в практической (тактической) плоскости, стратегически же следует бороться за будущий теологический характер этого государства.Наконец, есть известная позиция рава Кука: сегодняшний государственный сионизм есть начало процесса мессианского освобождения евреев, то — есть – сначала практическое и государственное установление национальной жизни евреев, затем их продвижение в направлении к своей святости и возвышения Торы на конституционный уровень. Из четырех представленных мнений мне наиболее симпатичен этот последний, четвертый подход, позволяющий евреям жить в своем государстве и не отрицающий еврейскую религиозную традицию.

Еврейскую секулярную позицию на проблемы еврейского государства и диаспоры я хочу проиллюстрировать на историческом примере из времени Хасмонеев, когда вопрос о диаспоре может быть впервые встал во всей остроте своей проблематики. Действительно, о какой диаспоре могла идти речь, если было создано еврейское государство – государство Хасмонеев?

Во вступлении ко Второй Книге Маккавеев сказано, что Эрец Исраэль, освобожденная от сирийского ига, является достоянием всего еврейского народа независимо от места проживания и степени участия в Хасмонейских войнах, что налагало на всех евреев, в том числе в диаспоре, обязанность праздновать Хануку. Из этой же книги Маккавеев следует, что Йехуда Маккавей внимательно следил за ситуацией в диаспоре, обобщал донесения из ее различных мест. Во времена преследований Антиоха евреи диаспоры оказывали помощь Маккавеям.

Египетские евреи и евреи Киренаики отправляли в Иудею деньги на Храм и приношения священникам. Многие евреи продолжали исполнять заповедь паломничества в Иерусалим, а александрийские евреи, ввиду их многочисленности, даже построили в Иерусалиме «Синагогу александрийцев». При Александре Яннае египетская царица строила планы аннексии Иудеи, однако была предупреждена своим главнокомандующим – евреем о негативном отношении к этому египетских евреев.

Но чтозаставляло людей, живших так далеко от Эрец Исраэль оставаться евреями, жить общинами, не терять связис Палестиной?  Можно предположить, что такой силой была особая духовность евреев, связанная со знанием Торы, и заложенная в ней идея об особой миссии еврейского народа. Чувство превосходства своей веры укрепляло евреев в противостоянии эллинистическому окружению. Тесные контакты с Эрец Исраэль, постоянная подпитка пришельцами с родины – все это не давало угаснуть воспоминаниям о вере отцов. Чтобы выжить в условиях диаспоры, в условиях существенного эллинистического влияния евреи шли на создание новых форм общинной жизни, одной из которых была «политевма». Политевма разрешала евреям общин диаспоры жить по своим законам, не растворяясь ни в греческом полисе, ни в массе бесправных местных жителей, например, египтян. Это позволило выдающемуся израильскому ученому – историку Гедалии Алону, говоря о юридическом статусе евреев Александрии, заметить, что их статус был промежуточным (между греками и египтянами).

Несмотря на все это значение Эрец Исраэль для диаспоры все время росло, а Хасмонеи прилагали усилия, чтобы укрепить связь диаспоры со своей страной.Но были ли эти усилия предприняты с целью абсорбировать диаспору? Ни один из Хасмонеев не ставил перед собой такой задачи, и даже наоборот, Хасмонеи были заинтересованы в процветании общин диаспоры, рассчитывая на их помощь, в том числе материальную – «на первосвященника», а иногда и на военную защиту. Таким образом, на мой взгляд, диаспора в эпоху Хасмонейского государства была закономерным явлением.

Перекликается ли данный исторический пример с сегодняшней ситуацией в мире и на Ближнем Востоке? Мне кажется, что вполне. Конечно, мы ни в коем случае не должны обманываться. Здесь уместна талмудическая притча о льве, проглотившем кость, которая застряла у него в горле: «Сказал лев: «Кто достанет кость из моего горла — получит вознаграждение». Пришел журавль, опустил свой клюв в пасть льва и вытащил кость. «А где же награда? — спрашивает журавль. «Скажи спасибо, что ты побывал в пасти у льва и ушел невредимым», — ответил лев». Таковы часто отношения евреев многих диаспор с окружающим их населением. Здесь многое зависит от поведения самих евреев, а также традиции различных стран, которая, однако, и сама развивается и изменяется, что мы особенно четко видим на примере Америки, называемой иногда сегодня «Новым Сионом». Действительно, Америка – это Диаспора или Новый Сион? Возможно, это будет заголовком моих будущих записей.

*Примечание см. в комментариях

***

А теперь несколько слов о новостях культуры и педагогики.

Известно, как важно родителям сохранить в памяти все этапы

взросления их чада: от колыбели до университета. И тут неоценимую

помощь может оказать детский фотограф подольск или из любого другого

города. Семейные фотоальбомы - это бесценный источник сведений об истории

семьи. А история семьи - это часть общей истории.