Х А Й Е К (2)

Экономика и знание

     Прежде чем мы сможем объяснить, почему люди ошибаются, мы должны сначала объяснить, почему они вообще могут быть правы.

Ф. Хайек. «Экономическая теория и знание»

 

В 1936 г. Хайек был избран президентом Лондонского экономического клуба (обычно такие вещи делаются на один год).  И в ноябре того же года он, как положено, выступил с Президентским обращением.  В следующем году оно было опубликовано как  статья в журнале Economica под названием «Экономическая теория и знание». Как стало видно позже, этот момент обозначил решающую веху в развитии исследований Хайека и Австрийской теории вообще.

В одном из позднейших интервью Хайек вспоминал, как в ЛШЭ иронизировали по поводу слова «данные».  Экономисты употребляют это слово в полной уверенности, что существуют некие объективные «данные» (data), которые «даны» (given).  «Тот разговор о данных, заставил меня осознать, что это, конечно, чистая фикция, что мы предполагаем эти факты данными (given), но никогда не говорим, кому они даны.  Отсюда мне стало ясно, что вся экономическая проблема есть проблема использования широко рассеянного знания, которым никто не обладает во всей целостности.  Это определило мои взгляды и оказалось крайне плодотворным».

Статью начинает Хайек с указания о том, что название ее двусмысленно.[1]   Основной вопрос статьи: какую роль в экономическом анализе играют наши допущения относительно знания, имеющегося у членов общества?  Но под тем же заголовком может оказаться и другой вопрос: в какой мере экономический анализ дает нам какое-либо знание о происходящем в реальном мире?

Уже в процессе полемики о социализме (если не раньше) Хайек начал сомневаться в плодотворности равновесного анализа рынка.  Говоря формально, равновесие есть состояние мира,  застывшего без движения.  В этом контексте можно понимать характеристику формального равновесного анализа в настоящей статье:  набор тавтологий, которые не дают нам никакого знания о реальном мире.

Такой анализ  можно превратить в высказывания, которые что-то говорят нам об окружающем мире, если только формальные положения наполнить «содержательными утверждениями о том, как приобретается и передается знание».  Само понятие равновесия наполняется ясным смыслом только при наличии допущений о предвидениях (ожиданиях), потому что они – необходимая предпосылка человеческого выбора.  Итак, нет равновесия без ожиданий, и, конечно же, нет ожиданий без знания.

Вообще-то равновесие – это не проблема, когда речь идет об изолированном индивиде.  Его действия всегда основаны на каких-то планах, а планы строятся на основе его восприятия и понимания объективных явлений.  Разумеется, подчас он может обнаружить, что понимал какие-то вещи неверно, и тогда его состояние равновесия изменяется.  Но в отдельный конкретный момент времени его равновесие есть тавтология, так как оно уже содержится в исходных допущениях «чистой логики выбора».

Тем не менее, этот момент нуждается в пояснениях.  «Все положения равновесного анализа, например, то, относительные ценности будут соответствовать относительным издержкам, или то, что человек будет уравнивать предельные доходы от различных вариантов использования любого фактора, касаются отношений между действиями.  Можно говорить, что действия человека находятся в равновесии, коль скоро подразумевается, что они составляют часть одного плана».  Отправным пунктом этого вида анализа служит предположение, что у человека имеются определенные вкусы и предпочтения, а также «все факты, которые ему даны, то есть вещи, как они существуют в его знании (или представлении) о них».

Пока последовательные действия человека остаются частями одного и того же плана, его равновесие сохраняется.  Любая перемена в его знаниях, заставляющая его пересмотреть свой план, нарушает равновесие между его действиями, которые были сделаны до и после перемены.

«Иными словами, равновесное отношение охватывает действия одного человека только за тот период, пока ожидания его оказывались верными».  Из сказанного следует также и то, что понятие равновесия имеет хоть какой-нибудь смысл, если учитывается ход времени.  Просто потому, что действия индивида (в рамках одного плана) совершаются не обязательно одновременно, но обычно последовательно.

Однако при переходе от индивидуального равновесия к равновесию в обществе начинаются проблемы.  Взаимодействие различных индивидов – это не то, что взаимодействие между действиями одного и того же лица.  Можно подумать, что равновесие в обществе  достигается, когда каждый его член находится в равновесии.  Но ничего не выйдет.  Равновесие индивида относится только к его субъективному восприятию внешнего мира, и на этом он строит свои планы.

Для достижения равновесия в обществе этого мало.  Необходимо еще, чтобы планы разных индивидов каким-то образом увязывались между собой, так как в обществе, основанном на обмене, эти их планы будут требовать соответствующих действий со стороны других индивидов.

Указанную проблему как раз и обходят путем вроде бы безобидного допущения о том, что одни и те же объективные данные (одно и то же знание) даны всем агентам.

Переход от субъективно воспринимаемых данных индивида (ситуация индивидуального равновесия) к объективным данным (ситуация общественного равновесия) предполагает «коварную подмену значения» слова данные.  На деле, «вопрос, почему данные в субъективном смысле слова вообще должны приходить в соответствие с объективными данными, — это одна из основных проблем, требующая от нас ответа».

Как же понимать термин  общественное равновесие?

«В применении к обществу мы можем говорить о состоянии равновесия в какой-то момент времени, но это лишь означает, что различные планы, составленные индивидами для своих действий в данный момент, взаимно совместимы.  И равновесие, стоит ему установиться, будет сохраняться, пока внешние данные будут соответствовать общим для всех членов ожиданиям» (курсив его – ЕМ).

Такое определение предполагает «лишь то, что предвидения различных членов общества верны – в некотором специальном смысле».  […] «в том смысле, что план каждого человека основывается на ожиданиях именно таких действий со стороны других лиц, которые эти лица намерены совершить, и все их планы построены в ожидании одного и того же набора внешних событий, так что в определенных условиях ни у кого не будет причин эти планы менять.

В таком случае правильное предвидение не является, как иногда считалось, предварительным условием, которое должно быть соблюдено для достижения равновесия.  Оно скорее является определяющим признаком состояния равновесия».

Мысль ясна, но в определениях и формулировках пока далеко не все ясно.   Тем более, что немного дальше Хайек говорит о «фиктивном» (fictitious – в русском издании: «вымышленном») состоянии равновесия.

Он задается вопросом о причинах нашего интереса к этому предмету и находит, что «единственным оправданием подобного интереса является предполагаемое существование тенденции к равновесию».  Это означает, что «ожидания людей  […] должны становиться все более верными.

В такой форме утверждение о существовании тенденции к равновесию является безусловно эмпирическим высказыванием, то есть утверждением о том, что происходит в реальном мире  […] Это делает наше несколько абстрактное заявление довольно правдоподобным выражением здравого смысла».

Пожалуй, стало гораздо яснее.

«Единственная беда заключается в том, что мы все еще находимся в достаточно глубоком неведении относительно: а) условий, при которых предполагается существование такой тенденции, и б) характера процесса, благодаря которому происходит изменение индивидуальных знаний».  Курсивы Хайека, и, как кажется, стоило бы выделить также слово процесс.

Далее Хайек признается, что пока еще не продвинулся далеко в изложенном направлении исследований, однако уже найдено ключевое слово.  Необходимо рассмотрение процесса, в котором знание приобретается и изменяется, типов знания, которые имеют отношение к принятию решений, и важности разделения, или разбросанности знания между многими людьми.

«Центральный вопрос всех общественных наук», — считает Хайек, это: «как может соединение фрагментов знания, существующего в разных головах, приводить к результатам, которые при сознательном стремлении к ним, потребовали бы от управляющего ума таких знаний, которыми не может обладать никакой отдельный человек».

При всех возможных подходах к этой проблеме, наихудшим является допущение, что знание внешних фактов просто дано всем агентам.  Такой поход, говорит Хайек, означает разрешение «скелету в нашем шкафу, экономическому человеку», вернуться к нам с черного хода «в виде квази-всеведущего индивида».

В конце Хайек характеризует свою статью как «довольно обрывочные соображения о предметах, застуживающих гораздо более серьезного исследования».

«Все, что я пытался сделать, — пишет он в заключение, — это найти дорогу назад, к обретению нашим анализом здравого смысла, который, я боюсь, мы вполне можем упустить из вида по мере того, как анализ будет становиться все более изощренным.  Вам даже может показаться общим местом все, что я сказал.  Однако иногда, по-видимому, необходимо отойти от технических деталей аргументации и вполне наивно спросить, о чем, собственно, идет речь.  Я достиг своей цели, если сумел показать не только то, что в некоторых отношениях ответ на этот вопрос не очевиден, но и то, что подчас мы даже не понимаем, в чем, собственно, заключается сам вопрос».

За этим последовал еще ряд статей Хайека в данном русле. Это: «Использование знания в обществе» (1945), «Смысл конкуренции» (1946), «Свободное предпринимательство и общественный порядок» (1947) и другие, доступные на русском в сборнике «Индивидуализм и экономический порядок».

У нас нет возможности разбирать их подробно.   Задержимся лишь немного на первой в списке.

Там Хайек, объясняя ошибки фанатов планирования, подробно раскрывает характер рассеянного в обществе знания.

Что может включать в себя знание, доступное отдельному индивиду?  Прежде всего, знание особых условий времени и места.  Сюда входит обычно и молчаливое знание, которое не артикулируется и не вербализуется.  Обычно жизнь не требует от него, чтобы такое знание было сформулировано словами, но бывает так, что сделать этого он даже и не может.

Вероятно, каждый из нас сталкивался с такими случаями, когда просишь кого-то объяснить, как нужно делать то-то или то-то, а он говорит: «Смотри и делай, как я».  Это относится далеко не только к техническому мастерству или хитрым трюкам работы на компьютере.  Любой коммерсант обладает какими-то знаниями о вещах, которые он делает, не задумываясь и не пытаясь объяснить словами.  Допустим, он вас натаскивает (возможность недоверия исключена), и вы однажды спрашиваете: а почему бы не…?  В ответ вы можете услышать: «Эти вещи так не делаются».  И все.  Не умеет он облечь свое знание в слова или просто не хочет напрягаться ради этого – значения не имеет.    Важно то, что у него есть конкретное полезное (молчаливое) знание, и он применяет его на деле.

Знать такие вещи «с точки зрения общества так же полезно, как знать, какая из меняющихся технологий лучше», указывает Хайек.  «Грузоотправитель, зарабатывающий на жизнь, используя [регулярные] рейсы грузовых судов, которые иначе оставались бы пустыми или заполненными наполовину, или агент по продаже недвижимости, чье знание почти исключительно сводится к знанию временных благоприятных возможностей, или посредник, играющий на разнице в местных ценах на товары, — все они выполняют в высшей степени полезные функции, основываясь на особом знании быстротекущих обстоятельств, неизвестных другим людям».

Позднее это явление получило название «Ассиметрия информации».

По этому поводу некоторым  российским читателям может быть интересно мимоходное замечание о спекуляциях:

«Любопытно, что к этому виду знания сегодня относятся, как правило, с изрядной подозрительностью и считают, что почти позорно поступает всякий человек, получающий за счет такого знания преимущество перед кем-либо, кто лучше оснащен теоретическим или техническим знанием.  Извлекать преимущества из лучшего знания средств связи или транспорта временами считается почти нечестным, хотя использовать открывающиеся здесь благоприятные возможности для общества так же важно, как использовать новейшие научные открытия.  Это предубеждение в значительной мере повлияло на общее отношение к коммерции по сравнению с производством.  Даже экономисты, считающие себя надежно защищенными от грубых материалистических заблуждений прошлого, постоянно совершают ту же ошибку, когда речь идет о действиях, направленных на приобретение подобного практического знания, — очевидно, потому что в их картине мира все оно считается данным».

Сарказм очевиден, но Хайек, как всегда, не называет имен.  Он продолжает:

«Сегодня бытует расхожее представление, что все такое знание, само собой разумеется, должно быть готово к услугам каждого, и упрек в иррациональности, направляемый против существующего экономического порядка, часто основан на том, что оно не так уж доступно.  Этот взгляд не учитывает того, что способ сделать такое знание настолько широко доступным каждому, насколько вообще возможно, как раз и составляет проблему, для которой нам надлежит найти решение».

Похоже, что Хайек  оказался впереди экономической науки на целую эпоху.  Во всяком случае, и в наши уже дни делаются ученые карьеры на работах о том, как «асимметрия информации» препятствует «расчистке рынка» (clearing — достижение рыночного равновесия).  А иные даже получают за это Нобелей…

 

[1] Все цитаты даются по изданию: Фридрих А. Хайек. «Индивидуализм и экономический порядок».  Изд ва «Изограф» и «Начала-Фонд».  М., 2000.  Небольшие изменения в тексте перевода (стилистического характера) не оговариваются.  Курсивы в цитатах мои, кроме оговоренных случаев.

3 комментария для “Х А Й Е К (2)

  1. Евгению М.

    Фридрих фон Хайек важнее всех баек,
    а вся наша этика — только генетика 🙂

  2. Электронная библиотека
    Фридрих Хайек — Индивидуализм
    С точки зрения индивидуализма не могло бы, по-видимому, существовать никакого оправдания даже тому, чтобы заставлять всех индивидов начинать с одних и тех же стартовых позиций, не давая им пользоваться теми преимуществами, которые они ничем не заработали, как, например, появление на свет от родителей более умных или более добросовестных, чем в среднем. В этом индивидуализм действительно менее «индивидуалистичен», чем социализм, поскольку считает семью столь же легитимной единицей, как и индивида. Это верно и в отношении иных групп, как, например, языковые или религиозные общины, которым совместными усилиями удается в течение долгого времени сохранять для своих членов материальные или моральные стандарты, до которых далеко остальному населению. Токвиль и лорд Актон говорят об этом в один голос.
    Токвиль писал: «Демократия и социализм не имеют ничего общего, кроме одного слова — равенство. Отметьте, однако, различие: тогда как демократия добивается равенства в свободе, социализм добивается равенства в ограничениях и рабстве». И Актон присоединялся к нему, считая, что «глубочайшей причиной, сделавшей французскую Революцию столь гибельной для свободы, была ее теория равенства» и что «благоприятнейшая возможность из когда-либо открывавшихся миру… была упущена из-за страсти к равенству, погубившей надежды на свободу»…
    11
    Индивидуализм учит нас, что общество — это нечто более великое, чем человек, только пока оно свободно. Покуда оно контролируется или управляется, оно ограничено мощью контролирующих его или управляющих им индивидуальных умов. Если современное мышление, в своей самонадеянности не относящееся с уважением ни к чему, что не контролируется сознательно индивидуальным разумом, не поймет со временем, где надо остановиться, мы можем, как предупреждал Эдмунд Бёрк, «быть совершенно уверены, что все вокруг нас будет постепенно приходить в упадок, пока наконец наши дела и интересы не сморщатся до размеров наших мозгов».

    Глава II. Экономическая теория и знание
    Президентское обращение к Лондонскому экономическому клубу от 10 ноября 1936 г. Перепечатано из: Economica, IV (new ser., 1937)
    1
    Двусмысленность, заключенная в названии настоящей работы, не случайна. Ее главный предмет — это, конечно, та роль, которую в экономическом анализе играют предпосылки и допущения относительно знаний, имеющихся у различных членов общества. Но это никак не отделяется от другого вопроса, который можно рассматривать под тем же заголовком, — в какой мере формальный экономический анализ дает какое-либо знание о происходящем в реальном мире…
    Моя критика нынешних устремлений делать экономическую теорию все более и более формальной состоит не в том, что они зашли слишком далеко, а в том, что они все еще не доведены до окончательного обособления этого раздела логики и возвращения на законное место исследований причинных процессов с использованием формальной экономической теории в качестве такого же инструмента, как мы используем математику.
    :::::::::::::::::
    Е.Майбурд
    «Похоже, что Хайек оказался впереди экономической науки на целую эпоху. Во всяком случае, и в наши уже дни делаются ученые карьеры на работах о том, как «асимметрия информации» препятствует «расчистке рынка» (clearing — достижение рыночного равновесия). А иные даже получают за это Нобелей..»

    1. Раймондо Кубедду
      Политическая философия австрийской школы:
      К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек
      От издателя: За последние годы в России вышло достаточно много экономических работ, относящихся к так называемой «австрийской» школе, получившей это название благодаря тому, что Австро-Венгерская империя была родиной ее великих основоположников и продолжателей – К. Менгера, О. Бём-Баверка, Ф. Визера, Л. фон Мизеса, Ф. Хайека.
      В настоящее время это направление экономической мысли приобретает все больше сторонников во всех странах мира. Недавний всплеск интереса к австрийской школе был вызван крахом социализма, давно предсказанным Л. фон Мизесом, причем интерес этот постоянно усиливается, что вообще характерно для периодов экономических и финансовых кризисов, получивших в рамках этой школы наиболее адекватное объяснение.
      Намного меньше у нас известен тот факт, что великие экономисты австрийской школы занимались не только экономическими исследованиями, но и глубокой разработкой политической философии классического либерализма, причем их достижения в этой сфере не уступают по значимости собственно экономическим открытиям. Хотя их политико-философские сочинения переводятся и издаются в России, до сих пор на русском языке не было ни одной обобщающей работы, посвященной оригинальной политической философии, созданной в рамках австрийской школы. Предлагаемая вашему вниманию книга Раймондо Кубедду «Политическая философия австрийской школы: К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек» призвана заполнить этот пробел.
      Профессор Р. Кубедду является ярким представителем современной европейской школы классического либерализма. Он преподает в Пизанском университете и является автором ряда работ, посвященных политической философии классического либерализма, теории общественных институтов, методологи социальных наук и австрийской школе в экономической теории…
      Читателя ждет много неожиданных открытий. Например, то, как обсуждаются проблемы демократии и авторитаризма выдающимися представителями современного классического либерализма совершенно не вписывается в расхожие стереотипы.
      Книга Р. Кубедду сочетает широкий охват материала (некоторые из анализируемых им текстов разделены более чем столетним временным промежутком) с глубокой проработкой основных тем. В этом качестве она является незаменимым пособием при изучении классического либерализма как одного из основных политических течений современности.
      Валентин Завадников

Обсуждение закрыто.