Автор: 
Люблю эту фотографию. Ну как люблю – просто в ней застыл на мгновенье грядущий русский век, очень страшный век. Хотя эти четверо забавных парней ничего еще не ведают, ничего не предчувствуют.
Август 1914-го. Только-только началась Первая мировая. Поэт-футурист Бенедикт Лифшиц (второй справа) напросился добровольцем на фронт. На Невском проспекте, перед самой отправкой, случайно встретился с Мандельштамом, Чуковским, Юрием Анненковым. Они все хорошо знакомы. Они все тусят в одних салонах и «бродячих собаках». Все очень молоды, амбициозны, веселы. Они еще не особо известны, ну так, в узких кругах. Мандельштам, крайний слева – юноша с блестящим европейским образованием, добрый приятель Ахматовой и Гумилева, они называются «акмеисты». Чуковский пока лишь переводчик и задиристый литературный критик, Анненков – начинающий художник, автор нескольких обложек «Сатирикона»…
Мандельштам предлагает всем тут же зайти в ателье Карла Буллы, сфоткаться на память.
Много позже Лившиц опишет свое выражение, как «деланно-идиотскую гримасу». Про остальных скажет, что лица как лица, «люди ведь сознавали, что прислушиваются к шагам истории».
Может, и сознавали. Но вряд ли.
А история уже тут, за окном студии. Она скоро всех перемелет.
Эти четверо – все судьбы российских художников 20 века. Четыре карты. Четыре сюжета.
Мандельштам сгинет в лагерной яме под Владивостоком на исходе 1938-го. Но дальше, дальше будет провозглашен одним из главных наших поэтов, гением и классиком.
Чуковский – ну это все знают. Очень долгая жизнь, признанный мэтр, кумир всех советских детей. Всё, конечно, будет не так мойдодырно, литератору порядочному трудно ужиться с советской властью, а тут еще приятельство с диссидентами, и еще дочь-правозащитница… Но все-таки кавалер Ордена Ленина и трех орденов Трудового Красного знамени.
Бенедикт Лившиц будет храбро воевать, будет ранен, но все обойдется. Его арестуют в 1937-м, обвинят в троцкистском заговоре, расстреляют. А дальше фактически забудут. Только специалисты и любители словесности будут читать витиеватые стихи Лившица и мемуары «Полутороглазый стрелец».
А вот Юрия Анненкова, что присел справа так, будто хочет тут же вскочить, можно назвать безусловно счастливцем. Он уедет из России в 1924 году, как бы по делу, но уже не вернется. Здесь его бы точно не ждало ничего хорошего, для обвинения хватило бы эффектных портретов Зиновьева и Троцкого.
Анненков станет парижанином, успешным художником, будет много работать в кино и даже получит номинацию на Оскара.
…Через несколько минут эти четверо разбегутся. Кончились салоны и веселые попойки, кончился «прекрасный век». За окном август 1914 года.
Ужасно выражается Алексей Беляков. Речь идет о 1914 годе, а тут термины: сфоткаться, тусят. «Напросился добровольцем». Не напросился, а записался. Добровольцы были в почете, их в армии называли «вольноопределяющимися».
А ведь прошло то всего чуть больше 100 лет — хоть предельное, но время жизни одного человека
Алексей Беляков. Люблю эту фотографию…
Люблю эту фотографию. Ну как люблю – просто в ней застыл на мгновенье грядущий русский век, очень страшный век. Хотя эти четверо забавных парней ничего еще не ведают, ничего не предчувствуют.
Август 1914-го. Только-только началась Первая мировая. Поэт-футурист Бенедикт Лифшиц (второй справа) напросился добровольцем на фронт. На Невском проспекте, перед самой отправкой, случайно встретился с Мандельштамом, Чуковским, Юрием Анненковым. Они все хорошо знакомы. Они все тусят в одних салонах и «бродячих собаках». Все очень молоды, амбициозны, веселы. Они еще не особо известны, ну так, в узких кругах. Мандельштам, крайний слева – юноша с блестящим европейским образованием, добрый приятель Ахматовой и Гумилева, они называются «акмеисты». Чуковский пока лишь переводчик и задиристый литературный критик, Анненков – начинающий художник, автор нескольких обложек «Сатирикона»…
Читать дальше в блоге.