ГАСАН ГУСЕЙНОВ. КАК ПРОХОДИТ ДЕКОЛОНИЗАЦИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Доктор филологических наук Гасан Гусейнов © Открытый Университет

А разве она вообще идет, деколонизация РФ? Разве витязи оперчекработы не развернули корабль Российской Государственности в прямо противоположном направлении? Разве русский язык не стал главным языком новой империи во главе с «государствообразующим народом»? Разве народы-братья не сплотились, нагнувшись, вокруг Кремля, отправляя на украинский фронт десятки тысяч молодых людей, преимущественно нестоличных жителей?

Все так. Сплотились. Но сплотились в странной конфигурации.

Послушал я нескольких видных экономистов, и один из них, человек спокойный и вежливый, долгое время работавший аж в правительстве РФ, вдруг возьми и скажи, что ни за что не готов поверить, что «она сама», речь идет, понятное дело, о Татьяне Бакальчук, могла бы построить такую выдающуюся доходную компанию — Wildberries. Он прямо так и говорит: ни за что не поверю, что она сама могла все это придумать.

Интересно, экономист ведь прекрасно знает, что, например, корейцы создали «Самсунг», а, скажем, евреи — «Яндекс», но евреям можно, а бывшим советским корейцам — никак нельзя? Тем более — женщинам?

Мало того, наш эксперт — эмигрант, бежавший из путинской РФ, из своего родного дома, в котором ему самому — талантливому русскому человеку — не дали делать то, что он лучше всего умеет, причем не дали такие же русские люди, как он сам. Он бежал не от Кадырова или Сулеймана Керимова, он бежал не от основательницы Wildberries, он бежал от таких же министров, как он сам, от сечиных и путиных, володиных и кириенок, от выкормышей ельциных и волошиных.

Он бежал из «русского мира», по прихоти истории подчинившего себе десятки малых народов и научившего его самого презирать эти малые народы — за их малость, за их подчиненность, за их вынужденную готовность стать, в конце концов, русскими.

Но это не единственная мертвая петля, в которой болтается мысль не вошедших в проблему деколонизации экспертов, даже если они бывшие министры ельцинской еще, т. е. как бы демократической, закваски.

Дальше — больше. Общее место российского дискурса — описание происходящего на Северном Кавказе — в Чечне, Ингушетии, Дагестане — как об эксцессах чужого, постороннего, чуждого России мира.

«Это у них, дикарей, так принято. И какой же ужас, когда это начинает происходить в глубинной (читай — настоящей) России, даже в самой Москве!»

В Википедии есть статья «чеченизация».

«Чеченизация — термин, распространенный СМИ, обозначающий политику администрации президента и правительства РФ в отношении Чеченской Республики, заключающуюся в том, что чеченцы, представляющие российскую власть, наводят конституционный порядок и следят за его соблюдением на подведомственной им территории и пространстве.

Аналог названия вьетнамизация — политики администрации Никсона в отношении войны во Вьетнаме, сформулированной им в 1969 году.

Термин имеет также второе значение — “чеченизация России” — когда методы, используемые (но нарушающие конвенции о войне) только в зоне военных действий, переносятся на всю территорию страны — “зачистки”, исчезновения людей, убийства политических противников на улицах, не прибегая к аресту и суду, и разного рода “спецоперации” (например по изъятию собственности, дезинформации населения и т. п.).

Термин имеет также третье значение — “чеченизация российской армии”».

Вопрос, как и почему Чечня осталась частью Российской Федерации, в статье не рассматривается и носителями языка не обсуждается. Между тем, будущее чеченского народа и проглотившего его государства еще в 1904 году объяснил Лев Толстой в «Хаджи Мурате»:

«Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им».

Прошло 120 лет после того, как были написаны эти строки. Первая попытка деколонизации, подавленная правительством Бориса Ельцина тридцать лет назад, в 1990-х, сейчас возвращается в неожиданных для многих формах. Тем более неожиданных, что в русском политическом обиходе имеется в наличии только обидная и уничижительная для покоренных народов терминология.

Потому что одно дело — Рамзан Кадыров и его клан, получивший в Кремле, лично от Путина, ярлык на управление в Чечне, и есть слово «кадыровщина» на устах либеральных экспертов. И в споре, кому достанется фирма Wildberries, идет соревнование: кто из спорящих побольнее ужалит лезгина Керимова или чеченца Кадырова.

Одновременно и страх, и презрение слышатся и в реакции так называемых антивоенных блогеров на то ли участвующие, то ли не участвующие в колониальной агрессии против Украины подразделения «Ахмата». Наводящие ужас на так называемое мирное население в центральных регионах РФ, эти вооруженные люди получают презрительное именование «тик-ток-войск».

Между тем, в более общем контексте деколонизации отсутствие рвения со стороны чеченцев в борьбе с ВСУ и, наоборот, приписываемая им активность в заградотрядах, может оказаться вполне логичной: а вдруг они сознательно обескровливают и без того нестойкие ряды российских новобранцев?

А ведь Чечня Кадырова — это желанный продукт ельцинско-путинского правления. Где теперь носит нелегкая эмигрантская судьба одного из главных защитников подавления Чечни в 1990-х годах — Анатолия Чубайса? Как чувствуют себя другие русские эксперты, позволяющие себе куда больше словесной свободы, когда говорят о «кадыровщине», чем в разговоре об оставшихся в услужении у Путина вчерашних коллегах по правительственным или академическим кабинетам?

Это все и есть выражение постколониальной травмы, испытываемой самими колонизаторами, но не замечающими ее. Могут спросить, а есть ли какие-нибудь надежные словесные показатели, употребим древнерусское слово «маркеры», по которым можно было бы понять, насколько глубоко человек, осмысливающий события в РФ и вокруг нее, понимает нынешнюю фазу существования своей страны? Пожалуй, есть. Вот только показательно в речи политиков не то, о чем они говорят, а то, о чем умалчивают, от чего бегут и в своих словах, и в своих мыслях.

Этот сюжет — прост, и называется он «распад России». Как только вы слышите политика, который начинает заверять вас, что призывать к распаду России нельзя, потому что послевоенный роспуск Российской Федерации станет-де «геополитической катастрофой», вы имеете дело с человеком, не понимающим, что ученый, эксперт, аналитик работает с сущим, а не с должным.

Что же стало сущим после 1918 года с Османской и Австро-Венгерской империями, после 1948 — с Британской, в 1991 — с Российско-Советской, в 1992 — с Югославией? Образование множества новых государств на новых основаниях. Всем ли такой распад принес процветание или пользу? Далеко не всем, конечно. И после роспуска СССР, который совершили Ельцин, Кравчук и Шушкевич в Беловежской пуще, многие народы остались в дыму несвободы и войн, куда худших, чем всё их позднесоветское существование. Чеченцам, откликнувшимся на призыв Ельцина «взять столько суверенитета, сколько смогут проглотить», не повезло больше других, и они во второй раз за минувшие семь десятилетий, потеряли убитыми десятки тысяч мужчин, женщин и детей, которых убили за то, что пожелали жить независимо от Российской Федерации. Как и в середине девятнадцатого века, они стали перед выбором, который описал Лев Толстой:

«Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им».

Конечно, «русский» вовсе не обязательно означает так называемого этнического русского. Это — государственный человек по выбору, он может оказаться обрусевшей армянкой, как пропагандистка Маргарита Симоньян, или обрусевшим эстонцем, как один из начальников администрации президента Вайно.

Российская Федерация стала государством, по слову Толстого, «легко и бессмысленно уничтожающим» тех, кто не желает оставаться в юрисдикции этого государства.

Вот его верные подданные, даже сами страдая от этого, и стараются не задумываться, чтобы не стало еще горше. Но язык, предательский язык выдает их на каждом шагу. Иногда — в смертельно-серьезной форме (как буква Z, ставшая символом кровавой агрессии в Украине), иногда — трагикомически. Вот ведь как распалились люди в борьбе за компанию с таким звучным, хотя и не совсем русским, именем Wildberries, которую придумала родившаяся в городе Грозном советская кореянка Татьяна Бакальчук, в девичестве Ким.

Вот почему, сколько бы нам ни говорили об отсутствии предпосылок для роспуска текущей РФ, о том, что, мол, дело это опасное и вредное, в музыку инволюции приходится вслушиваться и против воли.