Александр Габриэль

Мир вышел вон. Он не такой, как прежде. Воды не удержало решето. И всяк входящий что-то о надежде бубнит. Я не могу расслышать, что. Всех слушая и ничего не слыша, я помню: это было не всегда. От ленты новостей не только крыша, а всё готово ехать хоть куда. Какой простор тревогам и бессилью, для нас с тобой не ведомых вчера! Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью, и с этим явно справились. Ура! И каждый день — как многотонный морок, забывший справедливости азы. Во всех колодах — торжество «шестёрок», загадочно пробравшихся в тузы. Всё холодней. Всё тише птичий гомон. И ничего не возвратить уже… Моральный компас безнадёжно сломан. Танцует стрелка в пьяном кураже.

Куда телегу смысла волочу я, коль этим смыслам нынче несть числа? Мы жили, под собой страны не чуя, какою ни была бы та страна. Да, мы виновны. Ты и я — виновны. На каждом океанском берегу. Мы были так беспечны и бессловны, как в августе стрекозы на лугу. А нас вели куда-то по-пастушьи, олимпы обещая да парнас, и потихоньку крали наши души. Ведь это всё, что нужно им от нас. Застрял в подводных безднах «Наутилус», ушедший в никуда анахорет, лишь потому, что мы не научились прямому и решительному «Нет!». И вот теперь, когда чума с проказой собою отравили пол-Земли, очнулись мы. Увы, к педалям газа непостижимо ноги приросли. И надо быть пожёстче да построже, спасать своих, цепляясь за края… Но, выше, на Олимпе — те же рожи в электоральном цикле бытия.

Вот эти непроглядные печали у времени бездушного в кольце — они терпимы, может быть, в начале. Ну, в середине. Только не в конце. Разбилась об асфальт свинья-копилка, понуро обнажив пустое дно… Но ведь была, была в пути развилка! Но где, когда?! — припомнить не дано. Отара стала меньше, стала реже, всё тот же стыдный стадный наш уют… А пастухи… А пастухи всё те же. Вот разве что жалеют. Меньше бьют. А партия всё длится год от года, хоть мы на дне. Давным-давно на дне. Но в эндшпиле, я слышал, точность хода в цене способна вырасти вдвойне. Поди оставь надежду! — въелась в поры, и оттого на финише пути мы ищем ход единственный —
который ещё способен партию спасти.