***
Заняв огромнейший объём,
вся сгусток страха и безверия,
плевалась ложью и огнём
недоимперия.
Водой по горло полон шлюз,
душа сомненьями исколота —
но всё интимней был союз
серпа и молота.
Там тьма перетекала в тьму.
Текла, покуда вся не вытекла.
Я был свидетелем тому.
Массовкой. Винтиком.
Суконный быт, запретный бит
в той Беловежской пуще прежнего —
миры, слетавшие с орбит,
как челюсть Брежнева.
Разбавленный водою сок,
простуды, грязные проталины…
Но есть и лёгкий поясок
на тонкой талии,
и горловой счастливый ком,
глаза друзей на древней фоточке…
И юностью, как ветерком,
сквозит из форточки.
***
Я знаю точно: ты была.
Но сути вместо —
осколки битого стекла,
фрагменты жеста.
Сперва прибой минорных нот,
потом цунами.
Не знаю сам, что в этот год
случилось с нами.
Лёг лунный луч на потолок
тропинкой узкой.
Вели цикады диалог
в ночи июльской.
Ни парусов, ни адресов,
и над комодом
минуты капали с часов
горячим мёдом.
И жизнь вмещалась с головой,
как в рамку фото,
в короткий вдох и выдох твой.
Да и всего-то.
Александр Габриэль. Два стихотворения
***
Заняв огромнейший объём,
вся сгусток страха и безверия,
плевалась ложью и огнём
недоимперия.
Водой по горло полон шлюз,
душа сомненьями исколота —
но всё интимней был союз
серпа и молота.
Там тьма перетекала в тьму.
Текла, покуда вся не вытекла.
Я был свидетелем тому.
Массовкой. Винтиком.
Суконный быт, запретный бит
в той Беловежской пуще прежнего —
миры, слетавшие с орбит,
как челюсть Брежнева.
Разбавленный водою сок,
простуды, грязные проталины…
Но есть и лёгкий поясок
на тонкой талии,
и горловой счастливый ком,
глаза друзей на древней фоточке…
И юностью, как ветерком,
сквозит из форточки.
Читать дальше в блоге.