ВЛАДИМИР

«ВЛАДИМИР»
Глав№2
1952 – 1954 гг. .
1.
Два, помню, Первенства Союза –
Мяч через сетку и в кольцо…
Не одного студента ВУЗа
Трибуны видели в лицо —
Мы с лекций-пар тогда «срывались»,
На стадионе оставались –
Смотреть Страны всей волейбол,
Ну, и, конечно, баскетбол.
Ахтаев мяч в кольцо бросает,
«Кол» через сетку Рева бьёт.
Весь «Пищевик» кричит, орёт,
Игра кумиров потрясает.
Всё это было, жаль, лишь раз.
Но как порадовало глаз…
2.
Команды: «Жалгирис», «Динамо»,
Ну, и, конечно, «ЦДКА»…
Игр этих — чудо панорама
Передо мной издалека…
Но я всё четко ощущаю,
Как будто нынче посещаю
Красавец тот наш стадион.
Воздушный был, античный он
«Пищевиком» тогда он звался,
Потом изменит имя он,
Потом исчезнет стадион…
Но он во мне таким остался:
Дорожки, яркая трава,
Ворота, моря синева!
3.
Нас тут спорт-кафедра «гоняла» —
На стометровке и вокруг,
Для эстафеты выявляла.
И отличился я тут вдруг.
Потом я бегал в эстафете –
Был результат на факультете,
Потом, под крик уже людской,
Бежал этап — на «городской»…
Команда наша отличалась:
Была и первой, и второй,
Был боевой у нас настрой —
Мы по Одессе-маме мчались…
Всех чувств моих не передать.
Хотелось силы все отдать…
4.
Сдавал разряд я за разрядом,
На кольцах мог держать «кресты»,
Гимнасты, тренер были рядом,
И с турником я был на ты…
Крутил большие обороты,
Учился делать перелёты,
Учил и сальто с турника,
Беги, беги, моя строка…
Я без гимнастики спортивной
Уже не мыслил бытия,
Был заворожен ею я,
Был страстью связан с ней наивной.
Мне столько лет, мои друзья,
Но всё подтягиваюсь я…

5.
Все преферансом увлекались,
Бросали термины, слова…
И проигравши, зарекались,
Но преферанс «качал» права.
По вечерам они сидели,
Писали, спорили, балдели…
Такой студенческий фасон,
Порой, плевали и на сон…
Я ж преферансу не попался,
Я им, как все, не заболел,
О том немножечко жалел,
В спортзале я тренировался.
Я проводил в нём вечера,
Мне эта нравилась игра…

6.
«Электротехнику» серьёзно
Преподавали нам в ОПИ.
Был ассистент, он с нами — грозно,
Что называется, не спи…
И на прочитанные темы
Собрать должны мы были – схемы.
Он их сурово проверял,
Он нам не очень доверял…
Разбиты были мы на группки-
Студентов в них – четыре, пять…
И не хотел он принимать,
И тут не шёл он на уступки, —
Если не полный был комплект.
Такой имел он «интеллект»…

7.
И это с нами тоже было –
Один из наших не пришёл,
И ассистент, взглянув уныло,
От нашей группы отошёл…
Мы оказались не удела,
И наша группа полетела
На Дерибасовскую в суд,
Сценарий прямо в Голливуд…
Наш друг дела любил послушать,
Такое хобби он имел.
Прослушать мог он много дел,
Не пить при этом и не кушать.
Конечно, мы его нашли,
Как только в зал суда вошли…

8.
С трудом от «дела» оторвали
Мы недовольного его.
Дела нас наши волновали,
Они горели без него…
К зачёту нас не допускали.
Не зря его мы отыскали,
И под конвоем повели.
И не остались на мели…
Зачёт мы полной группой сдали.
Неплохо знали мы предмет.
Наш друг сказал нам всем: «Привет!»
Рванул туда, где его взяли…
Ещё там было много дел,
И он дослушать их хотел…

9.
Наш друг учился на пятёрки-
Он в школе вышел на медаль.
Сейчас он где-нибудь в Нью-Йорке.
Умчится он отсюда вдаль…
Но это будет через годы,
Когда одесские народы
Решат увидеть новый мир
И станут в очередь в ОВИР…
Он по судам там, интересно,
Как и в Одессе восседал,
Дела там слушал, наблюдал…
И отдавал им время честно?
Пришлось немного забежать,
Чтоб этот случай наш дожать…

10.
Пошли предметные науки –
Для заводских конкретных дел.
В них больше смысла, меньше скуки,
Они на дальнее – задел.
К примеру, краны цеховые,
Консольные и мостовые…
Читает их профессор Мак.
Он в кранах знает толк и смак.
Был курсовой по «Кранам», кстати…
Его, конечно же, я сдал.
Потом я кранов повидал –
В Сталелитейном комбинате,
Где сменным мастером я был
И первый опыт свой добыл…

11.
Начало лет пятидесятых.
Не долгий срок после войны.
Нет, вроде, трудностей завзятых –
Ни у людей, ни у страны…
Икра и крабы в гастрономах.
Живём пускай мы не в хоромах.
Трудиться можно и дружить.
И по-советски просто жить.
Строй реактивных проносился,
Восторг и гордость вызывал.
Воздушный флот наш не зевал.
Гул мощи с неба доносился…
Был сок в продаже и вода –
С сиропом, с газом… и еда…

12.
В ОПИ, в студенческой столовой —
Простой студенческий обед
Казался мне деталью новой,
И свой во мне оставил след.
Котлеты были при гарнире,
Ну, и, конечно, при кефире…
Супы бывали и борщи,
Как говорится, не взыщи…
Мы, чаще, завтраки имели,
Или точнее – бутерброд…
Неприхотлив был наш народ,
И что с собою брали, ели.
Буфет, порою, выручал…
Никто особо не скучал.

13.
Нам всем стипендию платили,
Тем, кто в науках успевал.
В вопросе этом не шутили.
Бывало, кто-то горевал…
Давали денег нам немного,
Скорее мало, если строго…
Но без неё – домой езжай
Или вагоны разгружай…
Приезжим было всем труднее.
У местных дом есть и семья,
Ещё есть школьные друзья…
И город ближе им, роднее.
Старались все сдавать, учить,
Чтоб в кассе деньги получить…

14.
У нас стипендия чуть выше-
Дают литейщикам аванс:
За то, что гарью мы подышим,
Такой вот милый реверанс…
Но есть повышенная тоже,
Тому, кто учится построже,
Кто на пятёрки всё сдаёт
И лени спуску не даёт.
Учусь без двоек я, без троек.
Проекты вовремя сдаю.
Себе поблажек не даю
Мой средний бал довольно стоек.
И я стипендию свою
Всю нашей маме отдаю…

15.
К газетам я без интереса.
Но точку слушаю, порой.
Во мне живёт моя Одесса,
Во мне студенческий настрой.
Все мысли заняты учёбой,
Но мир уже искрится злобой.
Я слышу отзвуки речей –
Об осуждении врачей…
Мне это кажется всё ложным,
Я не беру это в серьёз,
Но иногда по мне мороз,
Когда то — кажется возможным…
В страну я верю, в коммунизм
И в тот, что был, социализм…

16.
Кино есть — «Хроника» в Одессе —
На Дерибасовской она.
Узнать в нёй можно о прогрессе,
Как поживает вся страна…
Идут в нёй фильмы игровые,
Порою очень «мировые».
И я любил туда ходить
И с пользой время проводить.
В тот раз столкнулся я с картиной…
Она навек в меня вошла
И из скрижалей не ушла,
Не затянулась илом, тиной…
Тут разговор был о врачах.
Блестела ненависть в очах.

17.
В углу, в фойе она сидела.
Тюремно- серое лицо.
Своё ужасное гудела.
Вокруг неё людей кольцо…
Они с ней были все согласны,
Я бы сказал – единогласны.
Они поддакивали ей.
Я не один тут был еврей…
Она кричала: «Немцы мало
Их здесь повесили тогда!»
Толпа улыбками ей: «Да!»
Звонок звенел – кино начало.
Когда пошли мы в кинозал,
Я обернулся… и сказал…

18.
Сказал я ей: «Вы что несёте?»
Толпа зашикала мне вслед.
Они подпели этой тёте.
Им по душе был гнусный бред.
Меня не тронули, я сжался,
На место нужное добрался.
Шло заграничное кино.
Но не смотрелось мне оно.
Я утаил от всех домашних
Свой этот, вроде, эпизод.
Но он во мне какой уж год
Сидит от дней, нечестных страшных.
Суд оправдает тех врачей,
Не поднимая вверх очей…

19.
И в том году — пятьдесят третьем
Военных массово – в запас,
Имевших выслугу, заметим…
Был у отца нелёгкий час.
Он уходил в запас – в отставку,
Им сохраняли форму, ставку.
Приказ был сталинский такой.
Не описать его строкой.
Отставники имели льготы.
Отставку надо пережить.
Теперь уже в гражданке жить –
Без самолётов, без пехоты…
Служил отец за тридцать лет.
И не марал он эполет…

20.
Он был деньгами обеспечен –
Был сохранён ему оклад.
Но он был собран, не беспечен,
Хотел творить на новый лад.
Читал он связь в гражданском ВУЗе –
Военных кафедр при Союзе
Тогда немало развелось,
И дело там ему нашлось…
Студенты звали – «Генералом»…
К студентам только попадись,
Ну и не в меру заведись,
Не защитись своим забралом…
Он был в том ВУЗе – молодец,
Но был той кафедре конец…

21.
Он был до армии артистом —
В младые давние года.
Теперь на поле новом, чистом
Свой бег направил он туда…
На Телестудии Одесской
Внушил своей фигурой веской —
«Телеприёмную» создать,
Чтоб ей всего себя отдать.
Искал он всюду недостатки,
На фотоплёнку их снимал,
Труд кропотлив был и не мал.
Но репортажи были кратки…
Телеэкран он украшал,
И что-то, видимо, решал…

22.
Любил он всякие новинки.
Комбайн кухонный нам купил.
Любил хорошие пластинки,
Особо денег не копил…
Велосипед купил с мотором.
Мы отговаривали хором.
Но он потом на нём гонял
И страсть какую-то унял…
А для меня была работа –
Велосипед наверх носить.
Он не любил о том просить.
Была это моя забота.
Я не хотел, впадал и в раж,
Но велик нёс я на этаж…

23.
Как прежде, жили мы на Крупской.
В военном доме, во дворе –
С нелёгкой угольной нагрузкой
Перед зимою в сентябре…
Его машиной привозили,
Потом мы вёдра им грузили.
По два ведра я нёс в подвал.
Бывало, что и уставал…
Казалось мне – конца не будет
Сей чёрной угольной горе…
Зато зимою в январе
И в феврале тепло нам будет.
Топили мы – «буржуйку», печь,
Старались тёплый дух беречь…

24.
Аккорда три гитарных знаю,
Пою Есенина слова.
Мотивы с ними напеваю,
Что предлагает голова…
Мне три аккорда эти в сладость,
От них во мне такая радость,
Что песню выдал я свою
И целый день её пою…
Она на маленьком листочке,
Я рад, что песня есть уже
И что она под Беранже, —
Его я песни слышал в точке,
Что нам вещает со стены –
Концерты, новости страны…

25.
Ну, а моя супруга Белла
Пока что ходит в класс седьмой,
Она ещё не подоспела,
Ещё не встретилась со мной.
Я расскажу о ней немного,
Я забегаю, если строго…
Как знать, успею ли потом.
Чтоб не осталась за бортом.
Её отца родного взяли,
Его пометили клеймом,
И в страшном том 37-мом,
Согласно списку, — расстреляли.
И долго правду её мать
Ей не решалась рассказать…

26.
В войну ту страшную тонула
Под Севастополем она.
Но их вода не затянула
И не забрала глубина…
Их в школе местной поселили
Потом маршрут определили —
На Казахстан потом в Ташкент…
Кино… не хватит кинолент…
Кто в эшелонах был, тот помнит:
Как было людям нелегко,
Шёл поезд долго, далеко….
Любой меня своим дополнит…
В Ташкенте был далёкий тыл.
Людей он наших приютил.

27.
В цеху трудилась мама минном.
Барак для жизни, детский сад.
В повествовании недлинном –
Всё ничего на первый взгляд.
Жара была там, был и холод,
Недосыпание и голод.
Потом закончится война,
Их в Кишинёв вернёт волна…
Потом окажутся у моря –
Одесса их возьмёт к себе,
И будет вехой в их судьбе.
В ней будут радости и горе.
Потом в пучине, в сонме дней
На жизнь увидимся мы с ней.

28.
Когда она стихи читала
В огромном зале о войне,
Ташкента публика рыдала,
Она рассказывала мне…
Стихи про Лёньку, про Майора,
Она их знала до упора…
Она – в прическе «наголо» —
И зал — качало, и вело!
У нас есть фото из детсада,
И пару слов о ней там есть.
Они написаны ей в честь,
Они – прощальная награда.
Она – худая, без волос,
Глаза большие, ушки, нос…

29.
Когда увидимся мы с нею,
Нас что-то тайное пронзит.
Что, объяснить я не сумею.
Разлука нас не просквозит.
Пятьдесят семь уже нам было,
Чувств прежних сердце не забыло.
Мы продолжаем дальше жить —
Любить, смеяться и дружить.
Нет её мамы Фиры, отчим
Лежит в Одессе там, один –
Второй еврейский «карантин»
Против НИИСЛа, между прочим…
А мы в Германии вдвоём
Друг с другом жить не устаём…

30.
Я к прежней жизни возвращаюсь,
Где я пока ещё студент,
Где с институтскими вращаюсь,
Ловлю студенческий момент.
Где годы мчат, как вороные,
Где есть события иные.
Живёт где, трудится народ —
Страны Советов и свобод.
Не всё в той нашей жизни гладко:
То — то, то – это, а — то – то…
Да, жизнь она – игра в лото —
Бывает сладко и не сладко…
Но мы живём не на луне,
А в замечательной стране.

31.
И тут вдруг Сталин умирает.
В газетах сводки от ЦК.
Народ всерьёз переживает.
Казалось – Сталин на века…
Приходим утром, в вестибюле
Стоят студенты в карауле.
И на руках их скорбный штрих –
Повязки чёрные на них.
Народ на улицах спокоен,
Идёт куда-то по делам.
И не понятно это нам –
Великий Сталин упокоен.
В надежде в город мы идём,
Но митинг скорби не найдём…

32.
Жила Одесса тихо — мирно.
Никто ни плакал, не кричал…
Казалось мне – такое лихо…
Мы в порт помчались на причал.
Казалось – там должны собраться
И горю страшному отдаться.
Но там молчали корабли,
И море хмурилось вдали…
Была весна, был март в начале,
Холодный ветер и волна.
Осиротела вдруг страна.
Мы постояли на причале…
И тут мы митинг не нашли,
И в город грустными пошли.

33.
А митинг был на Куликовом.
Был день – прощанья, похорон.
Стоял народ в пространстве новом –
Покинул нас навеки Он.
Из репродукторов шли речи,
Народ стоял, ссутулив плечи.
Упала в обморок одна…
Казалось — рушится страна…
Вожди скорбели и прощались –
Народы мысленно пасли…
Потом под марш его снесли
И меж собою разобрались…
Украсил «Сталин» Мавзолей
Не до таких уже далей…

34.
Врачей в том марте оправдали,
Тех отпустили, кто был жив,
Сбой этот как-то осуждали,
Уменье прессы приложив…
И жизнь пошла почти, как прежде-
В коммунистической надежде:
Учителям – преподавать,
Студентам – слушать и сдавать.
На вечерах ещё бывали –
Друзей увидеть и подруг,
Расширить чуть знакомства круг.
Конечно, там и танцевали.
То был студенческий наш миг –
Забот, влюблённостей и книг…

35.
Бывали танцы в ВУЗАх разных,
Бывали в них и вечера.
В пространствах, вроде бы и праздных,
Варилась юности игра…
В ОПИ был хор с большим солистом,
Что стал заслуженным артистом
В театре оперном, не тут,
Когда окончил институт.
В «Консервном» были юмористы —
Юмористический дуэт:
Один толстяк, другой поэт.
Как настоящие артисты.
Поэт был худ и умер вдруг…
Сильней был юмора недуг.

36.
Толстяк играл в театрах роли.
Не минул он и КВН…
Имел в Германии гастроли —
В эпоху крупных перемен…
Когда для тех и этих наций
Возможность вышла эмиграций.
И он успел тут чуть пожить
И по общинам покружить…
Потом и он ушёл к поэту…
Быть может, встретились они,
Меня читатель не вини.
За мысль нерадостную эту.
Но то — когда, какой итог,
Похоже, знает только бог…

37.
Трубач в «Консервном» был отличный —
Красивый парень армянин.
Репертуар… и заграничный,
Трубил на сцене он один.
Зал в громовых аплодисментах,
И он в особых комплиментах…
Блестит, как золото, труба –
Его подруга и судьба…
Кандыба прыгал сальто, фляки,
Взяв за кулисами разгон –
Гимнастом был отличным он.
Такое прыгать мог не всякий…
И каждый в зале точно знал,
Что будут танцы на финал…

38.
Ходили — в «Водный», в «Мукомольный»
В «Педин» ходили иногда.
Народ студенческий мы – вольный,
Пятидесятые года…
Мы и в «Строительном» бывали,
Мы и «Медин» не забывали,
Одесский Университет…
И Иностранный факультет.
Одесса с вузами…дай, боже!
Тогда их дюжина была.
Она студенческой слыла.
Были и техникумы тоже.
Морских училищ… войсковых…
И музыкальных, и иных…

39.
Идут в спортзале тренировки.
Сердюк – любимый тренер наш.
Он может вдруг, без подготовки,
Войти в желание и в раж –
Скрутить большие обороты:
Вперёд, назад… и повороты…
Так преподать нам свой урок,
В конце – со «скрестного» — соскок…
Меня он этому научит,
Потом и сальто с турника,
Легко так пишется строка,
Со мной на лонже он разучит.
С конём и с брусьями дружу,
Кресты уверенно держу…

40.
Опять есть новые предметы,
Литейной кафедры они.
В них и вопросы, и ответы
На наши будущие дни,
Когда в литейном производстве –
В этом деталей первородстве,
В цехах мы будем мастерить,
Где будут сталь, чугун варить.
Где будут стержни и формовка,
Опоки, «мялки», бункера,
Машин формовочных игра…
Нужны где: знания, сноровка,
Крутые, веские слова,
Ну, и, конечно, голова…

41.
Наш факультет переместили
В отремонтированный дом,
В нём всё удобно разместили.
В нём будет техникум потом,
Когда ОПИ весь – центр покинет,
Себя к Проспекту передвинет –
Туда, где он стоит сейчас.
Но это будет после нас…
А мы на Гоголя шестнадцать
Спешим на лекции пока,
Течёт механиков река,
И в ней нам многим чуть за двадцать.
Удобно – рядом наш спортзал.
О нём я раньше рассказал.

42.
Тут же на Гоголя, в начале, —
Литейной кафедры есть двор,
И в нём литейный весь набор,
И мы всё это изучали:
Металлов шлифы и опоки,
Своей профессии истоки,
Вагранку – печь для чугуна,
Важна для кафедры она.
Есть бессемеровский конвертер,
А по простому – «бессемер»…
Пусть я литейный инженер, —
Конвертер тянет рифму Вертер.
В нём выжигают углерод —
Из чугуна, какой уж год…

43.
Чугун – железо с углеродом,
Вагранка плавит не спеша.
Любима, признана народом,
Она – литейная душа…
Сначала шлак в объём сливают,
Потом чугун в ковши вливают,
Потом на плац ковши везут,
Там формы, выстроившись, ждут…
Чугун втекает с треском в формы.
В земле формовочной всё есть,
И мне всего не перечесть –
И на неё есть ГОСТы, нормы…
По форме мечется металл…
Вот он уже отливкой стал.

44.
А «бессемер», он при вагранке.
Он чугуны выводит в сталь.
В его большой, с обмазкой, банке
Мчит углерод горящий вдаль.
Чугун с лимитом углерода –
Металл уже иного рода.
Теперь пластичен, крепок он,
И у него особый звон…
Чугун вагранки выливают
В пасть «бессамера». И дутьём
Его расплавленный объём
Из сопел снизу продувают.
Чугун дымится и кипит
И воздух искрами кропит…

45.
Раз «бессемер» наш кафедральный
Продул чугун не до конца,
Момент случился гениальный
Для институтского лица.
Чугун всемерно испытали,
«Чугун – ОПИ» — его назвали.
Имела кафедра патент.
Удачным был эксперимент…
Изобретение то было
Из-за того, что свет погас –
В момент дутья – на целый час.
И в «бессемере» всё застыло…
Жизнь с гениальностью — на ты,
Нет гениальней простоты…

46.
Смирнов – завкафедрой, доценты,
И дел литейных мастера,
И молодые ассистенты…
Всё было будто бы вчера.
Доценко, Бровкина, Челпанов,
Ещё литейных ряд титанов,
Хотят нам знаний передать,
Из нас литейщиков создать.
Мы их урок воспринимаем,
Раз уж в литейщики пошли,
Свою профессию нашли,
Учили, слушали, сдавали…
Добавят, что таить греха,
Нам всем литейные цеха…

47.
У Тани нашей именины,
Пришли к нам школьницы домой.
Клубники было и малины,
И всё в сметане — «Боже мой!»
Родные наши постарались.
Девчонки ели, улыбались.
Был необычный, яркий стол,
И вкус, и запах – на все сто.
И торт – источник наслажденья,
Конфеты, пряники и чай.
Врубайся, юность, не скучай,
На то и есть он день рожденья.
Любил наш папа угощать
И изобилием смущать…

48.
Меня соседи уважают –
Учёный малый и студент,
В своих глазах всё отражают, —
На инженера претендент…
Мне уважение приятно.
Я по достоинству, обратно,
Его соседям отдаю.
И отдавать не устаю.
Турник я свой не забываю.
На нём качаюсь по утрам.
Бывает и по вечерам,
И комплименты отрываю…
В спортивной форме состою,
И под гитару, чуть, пою…

49.
Пою есенинские строки,
Пою и песенку свою.
Еще придут, настанут сроки,
Её со сцены я спою…
Пока ж влюблён я в три аккорда,
Моя счастливейшая морда,
Об этом чётко говорит,
А ум стихи уже творит…
Дом офицеров – пол квартала,
И танцы в нём, и кинозал.
И там, и там не раз дерзал…
Когда «минута» выпадала.
И «СКА» напротив – стадион.
И нам с балкона виден он.

50.
А в институте Валька Рыжий,
Мой друг значительно подрос.
Почти два метра, чуть пониже…
Есть на него особый спрос:
Он центровой в ОПИ команде,
И барабанщик он в джаз-банде.
А на параде, погляди –
Он у колонны впереди.
Оркестр — про маленькую Кетти,
Он подбивает трубам — в такт,
Он музыкален это факт,-
Что «фокс танцует на паркете…»
На матче «Рыжий!» — зал кричит,
Когда к щиту с мячом он мчит…

51.
Скажу о кафедре спортивной:
С каких ни всмотришься сторон,
Её — успешной и активной
Творит зав. Юрий Курунков.
В тройном прыжке рекорд он держит.
Отлично кафедру содержит.
Григорьев с ним немало лет –
Известный тут легкоатлет.
Сердюк наш тренер, он не в штате.
Как говорят, почасовик.
Он подчиняться не привык.
И тут он только на зарплате.
И отдает себя он нам –
ОПИ гимнастам – пацанам…

52.
Борцы тут есть и акробаты.
Анельчик Дима верхним был.
Они с напарником фанаты,
И каждый «мастера» добыл.
А Алик Югов – в кандидатах,
Он преуспел на шахах, матах,
А Саша Шустер – и гимнаст,
И волейбола не отдаст.
Мы тут на кафедре, как дома –
Зачёт нам многим «автомат».
Это не то, что сопромат…
Нам спорт — и радость, и истома.
Он мне – отдушина и свет
Моих студенческих всех лет.

53.
На курсе разные студенты –
Из средних школ выпускники,
В их жизни разные моменты,
Есть среди них фронтовики.
В МТ — Фадеевых есть пара.
В пылу военного пожара
Свою Татьяну Глеб нашёл,
С ней институт и жизнь прошёл.
Наш Шурик Фукс уже женился.
На третьем курсе – сын и дочь…
Но большинство гулять не прочь,
Семейный быт им и не снился…
Но были те, что тут нашлись,
И по-семейному сошлись.

54.
А мне никто тут не пришёлся,
И я жениться не хотел.
Я сам кому-то не нашёлся.
И было много всяких дел.
Звонили Лиля мне и Валя,
Но мне урок суровый -Гала,
Видать, в Калинине дала.
Я был со всеми, как скала.
Ещё была в знакомых Оля –
Училась физике в ОГУ,
Порою кроссы с ней бегу,
Иду вдоль Куликова поля…
Однажды встретилась она –
И с животом, и не одна…

55.
Еще мы к девочкам вернёмся.
Меж нами дружба, чистота,
Мы по судьбе все разойдёмся,
Возьмёт нас жизни суета.
Ещё продлятся наши встречи
И рассуждения, и речи…
Ещё их мамы верят нам,
Мы допускаемся к домам…
Все наши девочки созрели
И телесами, и душой,
У нас пробел ещё большой,
На них мы только лишь глазели.
Мешала честность наша нам,
Ещё, по сути, — пацанам…

56.
Сумеет Лиля отличиться –
Есть в Ленинграде институт.
Она туда умчит учиться.
Пока ж она гуляет тут.
А институт тот театральный,
И, пусть не самый он центральный,
Попасть в него — не всем дано,
Кто любит сцену и кино…
А Валя станет инженером,
Пойдёт в «Строительный» она.
Отец её – величина…
Поможет ей своим манером.
Девчонки скрасили наш путь.
Не мог я их не помянуть…

57.
Зима в тот год была сурова.
Прилично снега намело.
Была Одесса не готова.
Распоряжение пришло:
Студентам в руки взять лопаты,
На Куликово – «аты-баты» —
Сугробы снега разгребать.
А нам бы с лекций убегать…
Закончим мы свой курс четвёртый,
А летом снова лагеря.
Будить нас будет вновь заря,
И старшина кричать упёртый.
Но мы ж уже – не первый год,
Мы тёртый армией народ…

58.
Под Николаевом наш лагерь –
В особом танковом полку.
Тут тоже будут передряги,
И попадут в мою строку…
Одно могу сказать я сразу –
Нам в институте дали базу,
Да, и те наши лагеря
Прошли для нас совсем не зря.
Уже нас танки не пугают –
Мы изучили их матчасть.
К нам с чувством воинская часть,
Нас уважают, не ругают…
Уже танкистов видят в нас,
Пусть и, намеченных — в запас.

59.
Стрельбу снарядами из пушки,
Нам нужно каждому пройти.
Мишень – поблизости от мушки
В прицеле танковом найти.
И по команде – «бронебойным»
Или, иным, каким, — убойным,
Цель вдалеке там поразить –
Насквозь прошить или пронзить.
Потом, под башнею вращаясь,
Танк должен пушкой в цель смотреть
Чтобы своих же не «огреть».
На пункт исходный возвращаясь.
Не то есть в танке экипаж,
И важен опыт тут и стаж…

60.
Стрелял я с первым экипажем,
Потом я с вышки наблюдал –
За суетой, ажиотажем,
Когда танк всем задачку дал…
Танк со студенческим народом,
После стрельбы, шёл задним ходом,
А башня шла по — круговой…
На вышке был и крик, и вой.
Всех командиров с вышки сдуло,
Они на землю все легли,
Они спокойно не могли
Смотреть на танковое дуло.
Студент попутал тумблера.
Была весёлая игра…

61.
Студент за башней бегал следом –
К ней подключён был шлемофон.
Был прецедент ему не ведом,
И растерялся бедный он.
Всё обошлось благополучно.
Со стороны было не скучно
Всё это диво наблюдать,
И, что случилось там, гадать.
А я когда сам отстрелялся,
Трубил: «В атаку!» и «Отбой!»,
Знаком был с горном и с трубой –
Горнистом в детстве проявлялся.
И в годы лагерных тех лет —
Трубил: ко сну и на обед…

62.
Прошли два месяца солидно.
Нас не гоняли, как тогда.
Зауважали, очевидно,
Нас офицеры-господа.
Четыре курса института,
Наверно, им казалось – круто.
С военной кафедрой к тому …
Придраться не было к чему.
Домой мы ехали на «Пруте»,
Ходил он, помню, на «Фонтан»,
На нём был старый капитан
При капитанском атрибуте:
Фуражка, трубка и труба…
С усами верхняя губа.

63.
Мы в трюме спали все вповалку,
К утру к Одессе подошли,
Как полагается, вразвалку,
Домой по городу пошли.
Нас ждали – практика, заводы.
У нас идут златые годы,
Нас ждёт красавица Москва,
Забита счастьем голова…
Родные с радостью встречают,
Сестра Татьяна, Мушка, кот…
Такой весёлый «коверкот»,
Они души во мне не чают.
И я их тоже всех люблю
И миг прекраснейший ловлю.

64.
Мы с Валей Рыжим вспоминаем
Те наши лагерные дни,
Когда на «Скайпе» пребываем
И разговор ведём одни.
Порой, те песни распеваем,
Один другому подпеваем,
Как старшина их пел, поём –
Ту атмосферу создаём…
Да, интернет придумал гений,
Мы это редко сознаём.
Сколь из него мы узнаём.
Он и источник вдохновений.
Мы друг от друга вдалеке —
Плывём по жизненной реке…

65.
И с Серебро Володей тоже
Нам есть о чём поговорить.
Он нас солиднее и строже,
Привык с ОПИ ещё творить.
Он кандидат наук и выше…
Был в той стране в учёной нише.
Сейчас в Америке живёт
И литератором слывёт.
Он был талантливым в науке,
Талант и в прозе проявил,
Немало книг на свет явил,
И мы порой с ним, не от скуки,
Ведём о книгах разговор,
Чему-то делаем разбор…

66.
Год Украины и России.
Уже им вместе – триста лет.
Студенты мы – в красе и в силе,
У нас ни в чём сомнений нет.
Мы мчим на практику в столицу —
В Москву красавицу-девицу…
Завод московский «Центролит»
О многом очень говорит…
Жильё мы в МЭИ получили.
К нему метро, потом трамвай.
«Москва! Тут рот не разевай!» —
Нас дни в столице научили…
Москва нам нравится, завод,
Ну, и, конечно же, народ…

67.
Вопросом были мы «убиты»
Одной девицы заводской:
«Вы русские иль одесситы?»
Такой был взгляд на нас людской…
Девицу эту мы простили,
Накладку мимо пропустили…
Евреев было много нас
В литейных группах в этот час.
Наш курс был очень необычным.
И в лагерях еврейский взвод
Тревожил лагерный народ,
Был командирам непривычным…
В пятидесятом наш набор.
И большинство, как на подбор…

68.
В отделе люди улыбались,
И все рабочие в цеху,
И на вопрос тот не решались —
Уже все знали «ху есть ху»…
Нам помогали чертежами,
Весьма культурны были с нами.
Мы познакомились, сошлись,
И им по всем статьям пришлись.
Мы не одним заводом жили,
Мы были в праздничной среде,
И в ней как в сладостной воде,
Запоминая всё, крутились…
Я постараюсь, расскажу.
Не утаю, не удержу…

69.
В МЭИ три комнаты нам дали.
Кровати, тумбочки, столы,
Другие мелкие детали,
Ну, и, конечно, санузлы…
Есть в вестибюле телевизор,
Экран ещё тот – самый мизер…
Студенты все вокруг сидят
И на квадрат живой глядят…
Обед в студенческой столовой,
Был и студенческий буфет.
Ты щей покушаешь, котлет…
И привыкаешь к пище новой.
Короче, можно юным жить —
И не грустить и не тужить…

70.
К тому же Генка к нам приходит.
Смешит до коликов он нас.
Он все границы переходит.
Хохочем дико целый час.
Весь смех – с дружком его Натаном:
Тот — на швертботе — капитаном,
И общий друг у них Валет,
Его в яхт-клубе близко нет…
И Генка, как Натана мама:
«Натан! Валет твой — идиот!
Но почему он не швертбот?
А ты швертбот! Такая драма!»
Всё это Генка говорит,
Взяв в речь одесский колорит…

71.
Потом поёт он оперетту:
«Без женщин в свете жизни нет!»
Уже смеяться мочи нету,
Приход его к нам, как обет…
Он нас смешит без передышки,
У нас болят и рты, и кишки.
Такие вот у нас утра,
Смех проникает до нутра…
И все в хорошем настроенье
Мы прибываем на завод.
На целый день у нас завод.
К работе есть большое рвенье.
Вся эта практика нам впрок.
Она хороший нам урок.

72.
А трехсотлетие проходит
В Москве во всей своей красе.
И нас, конечно же, находит,
И мы задействованы все…
И Украинское Полпредство,
Как очень доброе соседство,
Подскажет – где нам побывать,
Чтоб не скучать, не унывать…
А в Мавзолее – Ленин, Сталин.
Мы станем в очередь, войдём
И мимо двух вождей пройдём,
И чувства там свои оставим.
Пройдём у траурной стены –
Вдоль колумбария страны…


73.
На Чешской выставке есть пиво –
Различных марок и сортов.
Для всех такое это диво,
Их каждый пробовать готов.
И к пиву булочка с колбаской,
И это выглядит всё сказкой…
И мы попробовать хотим,
Ну, и, конечно, не постим…
И тут же рядом сувениры –
К бутылкам пробки разных форм,
Иные самых смелых норм,
К ним приложились ювелиры…
На них в ларёчке я набрёл,
И две для дома приобрёл.

74.
Тут Тимошенко и Березин.
Мы и на их концерт идём.
Нам смех и вечером полезен…
От них довольными уйдём.
У них репризы с «Брехотроном»,
Смешки с украинским уклоном.
Народ их здешний уважал
На их концертах дружно ржал.
Нас в «Дом Союзов» пригласили,
Просили утром нас прийти,
К дверям таким-то, к десяти,
И точно быть, нас попросили.
Мы были важности полны –
Если смотреть со стороны…

75.
Нас сразу встретили у входа,
И вверх куда-то мы пошли.
В том месте не было народа,
Потом другие подошли…
Пришли знакомые артисты,
Певцы известные – солисты.
Мы в напряжении сидим
И их глазами всех едим…
Одна вошла из-за портьеры
И попросила в зал войти.
Мы и не думали идти,
Сидели все, как пионеры…
Она нас тоже подняла
И в зал с собою повела.

76.
И мы в президиум попали!
Пред нами был «Колонный зал»!
Мы бы за сказку посчитали,
Если б нам кто-то рассказал.
Мы, не скажу, что оробели,
Но напряженными сидели.
Потом мы стали оживать…
И полный зал обозревать.
Сидели всюду – дети, дети –
И на балконах и в рядах…
И ощутили мы наш крах,
И то, что мы попали в сети.
Но объявили тут и нас —
Под дружный детский зала глас…

77.
Мы Украину представляли
На детском утреннике книг.
Нас, как хотели, подставляли…
Но польза есть и от интриг.
В «Колонном зале» и на сцене,
На всей страны большой – арене…
Не каждый смертный побывал,
Сидел и зал обозревал…
Вожди в президиуме были –
Совсем недавно и давно.
Мы это видели в кино,
Но и, понятно, не забыли.
Пусть в сей интриге есть и зло,
Нам в жизни крупно повезло…

78.
Тут Лев Кассиль был при докладе,
Был из Болгарии певец.
Мы оказались не в накладе.
В Москву мы вышли, наконец …
Конечно, весело смеялись,
Как, мол, на утренник попались,
Но были рады, что кривить, —
«Колонным» — можно удивить…
Идём потом мы к башне Спасской,
А там огромная толпа –
На шутки, хохмы не скупа,
Их изрекает не с опаской.
Хрущёв в Кремле даёт банкет,
И там – весь генералитет…

79.
За триста лет там пьют солидно.
«Готовых» под руки ведут.
И это всем наглядно видно.
Машины их у башни ждут.
В толпе два лётчика стояли,
От удовольствия сияли.
Их генерала понесли
И внутрь машины занесли.
Меня картина поражала,
Мне было вовсе не смешно,
Скорее было всё грешно…
Она моё всё искажала.
Я комсомолец и студент,
Не принял пьяный инцидент…

80.
Конечно, я неправым буду,
Если об этом умолчу –
Как в Кремль Московский вход добуду —
На нас на всех. Я не шучу.
Я телефон узнал московский,
Не будем скромничать, кремлёвский.
И по нему я позвонил
И свою просьбу проронил —
Что из Одессы мы студенты,
Что в Кремль хотим. С чего начать?
Нужны какие документы?
Мне: «Список нужен… и печать!»
Я простонал: «Печати нет!»
«Давайте — без!» — был мне ответ…

81.
Я список полный составляю,
И все смеются надо мной.
Себя я верить заставляю,
Головкин Петька лишь со мной.
Конверт мой в башне принимают,
И дух во мне приподнимают —
Уходит в Кремль список наш!
В душе – чувств, мыслей ералаш…
Назавтра в Кремль звоню и слышу-
Инициалы – ни к чему!
Дай имя, отчество ему!
Снести такое может крышу…
И я в ответ сказать спешу:
«Простите, я перепишу!»

82.
Все в общежитии смеются.
Но новый список я пишу.
Они немного поддаются…
Я к башне список уношу.
Назавтра вновь звоню и слышу,
Опять почти срывает крышу –
Сам Комендант со мной — Кремля…
И подо мной дрожит земля.
Он говорит, что завтра утром
Должны к часам мы девяти
В сквер Александровский прийти.
Мне мир оделся перламутром!
Я удержаться не могу
И в общежитие бегу…

83.
Но всё равно у них сомненье,
А я уверен весь в себе,
Произвожу на них давленье
Своей улыбкой на губе…
Встаю пораньше, туфли чищу…
Даю умам их этим пищу.
Они всё делают, как я.
Мы в Кремль идём, мои друзья!
Сквер Александровский -с народом.
Читают списки, строят в ряд.
Мужчина видит наш отряд.
Узнал он нас каким-то родом…
Мы все приблизились к нему.
По списку он – по одному…

84.
По паспортам нас проверяет,
Всё, как положено, идет.
В калитку группы отправляет,
К концу наш список подойдёт…
А Генки, Генки – юмориста,
И развесёлого артиста –
В том новом списке просто нет
Померк мне целый белый свет.
Я говорю тому мужчине,
Что в Кремль за это не иду.
И видит он мою беду.
Он пожилой, в немалом чине.
Такой я промах допустил –
Я в списке Генку пропустил…

85.
Общались мы по телефону,
Вели беседы и не раз.
И он по виду и по тону
Увидел – я не на показ.
«Вас без печати допустили,
Вы человека пропустили!» —
Стал на меня он так кричать.
А я не думал отвечать…
Я для себя решил всё сразу,
Что в Кремль без Генки не пойду.
И понял он мою беду,
И произнёс он круто фразу:
«Идите в Кремль, я вас прошу,
И другу тоже разрешу!»

86.
Поверил я ему на слово,
Его улыбке и глазам.
Он не глядел уже сурово,
Был от меня расстроен сам…
Вошел я в Кремль — весь напряженный,
Своей ошибкой заряженный.
Потом я Генку там узрел
И окончательно прозрел…
Нам показали все палаты
И всё, что было во дворе.
Я кайф поймал в своей игре.
Ни от кого не ждал я платы…
Сей миг, особо не хваля,
Назвал я «Взятием Кремля».

87.
Я позвонил и попрощался.
За Кремль его благодарил.
Я никогда с ним не встречался
Потом. И больше не звонил.
Его фамилию я помнил –
Я навсегда её запомнил.
Я не забыл оплошность ту,
И я запомнил доброту.
Москва нас этим покорила.
Ну, и конечно, всем другим.
Нас уваженьем дорогим,
Своей любовью одарила.
Ещё немало было дней
Московской практики моей…

88.
Ходил я в зал тренироваться –
Была гимнастика в МЭИ.
Хотелось в форме оставаться,
Не выходить из колеи…
А на открытом стадионе,
Что называется, на лоне,
Колонны ВЦСПС
Шел тренировочный процесс.
Гимнасты в сальто улетали
С конструкций в виде турников.
Сценарий был у них таков.
Загар и мышцы крепче стали…
В стране готовился парад.
Я в нём участвовать был рад…

89.
Меня в Одессе отобрали –
В команде быть – УССР.
Но лагеря переиграли –
Сгорело б званье – офицер…
Потом и практика в столице…
Пришлось парадом поступиться,
Себе на горло наступить
И институту уступить.
Порой я видел тренировку
Команды ВЦСПС,
Я замечал у них прогресс
И элементов отшлифовку.
Я это тоже всё умел,
И что не с ними – сожалел…

90.
Дни нашей практики промчались.
Прощай желанная Москва.
Мы с нею, с жалостью, прощались.
И это право не слова.
Она тепло нас приютила
И улыбалась, и шутила,
Несла душевный нам елей:
Мы – на завод и в Мавзолей…
И в Третьяковской галерее,
Увидев множество работ,
Глотая их, разинув рот, —
Умнее стали и добрее…
Да, подарил нам Политех
Москву – для пользы и потех…

91.
Мы все чего-то накупили.
Я сувенирного слона.
Его потом отдал я Лиле.
Слегка расстроилась она.
Он был дешёвой безделушкой
И ширпотребовской игрушкой.
Такой бесхитростный кулон.
Не мог понравиться ей он.
Она, возможно, притязала –
Я возвращался из Москвы…
Но денег не было, увы…
Купил слона я у вокзала.
Хотелось что-то привести.
И, Лиля, ты меня прости…

92.
Одесса нас ждала… и море…
И мы соскучились по ней.
Затосковали о просторе,
Не видя моря столько дней.
Ещё каникулы – купаться,
Одессе, лету отдаваться,
А впереди последний курс,
И в люди мы уйдём из «бурс»…
Ещё дипломные работы,
Пред ними практику пройдём,
К дипломам темы в ней найдём,
Ещё порядочно заботы.
Пока ж до осени гуляй,
Загар и силы прибавляй…

93.
«Фонтан», Лузановка, Отрада…
Меня встречают синевой.
Это ни шутка, ни бравада,
Одесский мир такой живой.
На Дерибасивской, под вечер,
Мы собираемся на вече,
Вливаясь в шумный променад,
Где каждый каждому был рад.
Мы там гуляем, где студенты,
То есть на левой стороне,
Ещё в далёкой той стране,
Неповторимые моменты…
У нас и молодость, и стать,
Как говорили: «Всё отдать…»

Продолжение следует