Сергей Чупринин. МАРШАК САМУИЛ ЯКОВЛЕВИЧ (1987—1964)

В дни Оттепели, да еще и задолго до ее начала, М. любили, кажется, все. Если подшучивали, то беззлобно. Если с кем он и соперничал, то только со своим заклятым другом К. Чуковским. Друзей, редакторов и учеников принимал дома и выбирался из своей квартиры разве лишь в Кремль для получения очередных государственных наград: четыре Сталинские премии (1942, 1946, 1949, 1951), Ленинская (1963), ордена Ленина (1939, 1957), Отечественной войны 1-й степени (1945), Трудового Красного Знамени (1947).
Фантастические тиражи у детских книг, достойные – у лирики и переводов, статус патриарха и мудреца, одного из зачинателей советской литературы для самых маленьких. Счастливая, словом, обеспеченная старость.

И как-то забылось, что в молодости М. был отъявленным сионистом, в гражданскую войну то под своим именем, то под псевдонимом Доктор Фрикен печатал антибольшевистские фельетоны и стихи в белогвардейский газете «Утро Юга», и созданную его усилиями Ленинградскую редакцию Детгиза в 1937 году разгромили, а ближайших сотрудников М. пустили под каток сталинских репрессий: Н. Олейникова и Т. Габбе – в 1937-м, Н. Заболоцкого – в 1938-м, А. Введенского и Д. Хармса – в 1941-м.

Положение самого М. было в ту пору неясным. Конечно, Н. Крупская, педологи и комсомолята (особенно почему-то активничала О. Берггольц) травили и его за недостаток «героики в детской книге», хотя все же с меньшей озлобленностью, чем К. Чуковского и обэриутов. С другой стороны, именно ему поручили сделать один из докладов на Первом съезде писателей летом 1934-го, и именно он представлял детских писателей в правлении новорожденного ССП СССР.

С началом бессудного и безрассудного Большого Террора все охранные грамоты значения, впрочем, уже не имели. И, — процитируем Л. Друскина, — «Маршак спасся бегством. Он перебрался в Москву. Профессор Сперанский, чтобы уберечь, спрятал его к себе в клинику. Но ведь в больнице нельзя лежать вечно». И кто знает, как бы оно еще повернулось, если бы однажды М. не «вышел, чтобы купить газету, и на первой странице увидел указ: правительство награждало его орденом Ленина. Тьма расступилась. Пришли – и уже насовсем – вдохновение, труд, почет, богатство, и, по-моему, даже в семье неприлично было говорить о пережитом кошмаре».

Страх, однако же, остался. Поэтому М., освоившись в роли «полезного еврея», безотказно подписывал всё, что дают, безотказно сочинял тексты для плакатов и листовок да стихотворные подписи к агрессивно разогретым карикатурам Кукрыниксов. Последним ответственным заданием родины стал перевод стихотворений Мао Цзедуна, к которому его привлекли вместе с Н. Асеевым, А. Сурковым и тремя профессиональными китаистами.

Но это уже 1957 год: и время поспокойнее, и лирика великого кормчего политически нейтральна. Можно было выдохнуть, и страх у М. переродился в сознательную отстраненность от злобы дня, от всего, что сотрясало мир и, в частности, советское писательское сообщество. В опасные разговоры не вступать, от опасных современников (например, от Б. Пастернака) держаться подальше – мирно писать стихи, уже по большей части для «взрослых», мирно переводить шекспировские сонеты, создавать русские версии Бёрнса и Блейка, иных иноязычных поэтов, делиться с читателями размышлениями о классической и современной поэзии.

Свой домашний уют или, если хотите, свою башню из слоновой кости М. покидал, кажется, только дважды. В первый раз, когда он с яростным молодым темпераментом откликнулся — не слишком, правда, удачной, во всяком случае, бесконечно длинной — эпиграммой на антисемитское стихотворение А. Маркова «Мой ответ» (1961). И во второй, когда в 1962 году А. Твардовский, относившийся к М. с исключительным почтением, прислал ему рукопись рассказа «Щ-854». Тут М. не дрогнул и тотчас же написал восторженную внутреннюю рецензию.

И то, и другое — поступки, безусловно, отважные. Хотя и то надо принять во внимание, что маршаковская эпиграмма разошлась только в списках, а отзыв об А. Солженицыне был написан на волне антисталинского XXII съезда и двумя годами позже даже напечатан в «Правде» (Правдивая повесть // 30 января 1964 года), когда «Один день Ивана Денисовича» выдвинули на соискание Ленинской премии.

Так что положение поэта, которого критики любовно окрестили «Маршаком Советского Союза», не пошатнулось, а жить ему, страдавшему мучительными легочными болезнями, оставалось совсем недолго. «Одной доброй силой в мире меньше – умер С. Я., — 5 июля 1964 года записала в дневник Л. Чуковская. – Наша личная беззащитность и общая беззащитность добра в мире увеличилась – нет Маршака».

Его похороны, — вспоминает Л. Левицкий, — «были государственные. По первому разряду. Венки от Совета министров и Цека. Заслужил это. Делал все, что него требовали. Писал в “Правде” стихотворные подписи под карикатурами. Не ввязывался ни в какие литературные бои. В основе этого был страх.

Трансформировавшийся с годами и ставший позицией человека как бы над схваткой. Маршак превратился в литературного учителя и арбитра».

Таким он и остался в памяти культуры. А малышам знать это ни к чему – лучше открывать для себя мир поэзии «Детками в клетке», «Багажом», «Сказкой о глупом мышонке», «Домом, который построил Джек» и десятками других стихотворений, давно уже ставших классическими.

Соч.: Собрание сочинений в 8 тт. М., 1968-1972; Собрание сочинений в 4 тт. М., 1990, 2005.
Лит.: Галанов Б. С. Я. Маршак: Очерк жизни и творчества. М., 1956, 1957, 1962, 1965; Сарнов Б. Самуил Маршак: Очерк поэзии. М., 1968; «Я думал, чувствовал, я жил»: Воспоминания о С. Я. Маршаке. М., 1971, 1988; Жизнь и творчество Самуила Яковлевича Маршака. М., 1975; Воспоминания о Самуиле Яковлевиче Маршаке. Воркута, 2002; Гейзер М. Маршак // Серия «Жизнь замечательных людей». М. 2006.