Владимир Гандельсман. Баллада о театре

На подходе к театру снуёт жульё,
продают входные из-под полы,
двдцать пять в партер, на галёрку два,
да в буфет талон на еду-питьё,
у ива́нов праздник, им трын-трава,
краткий отдых от кабалы.
На подходе к театру снуёт жульё.

Скоморохи-то, крохи совсем, юнцы,
на контроле шутки шутят, вопят,
да палят из ружей, да пристают,
все раскрашены с головы до пят,
за юбчёнку иль за штанцы
цап-царап, – смотри, кошелёк сопрут!
Скоморохи-то, крохи совсем, юнцы.

Пантомима похотью, ах, разлилась
на просцениуме в прожекторах,
тут не только выучка, тут и страсть –
эх, в засос целует, ох, в морду хрясь,
в вертограде, ух, вертопрах
оседлал садовницу, скачет всласть.
Пантомима похотью, ах, разлилась.

Взвился занавес, ну-тка, мы поглядим,
что взошло из семени, что почём,
так и есть: тут свадьба, пол ходуном,
там развод, – раздольюшка молодым! –
заливаясь пивом-водкой-вином,
жертва в пляс идёт с палачом.
Взвился занавес, ну-тка, мы поглядим.

Скоро-скоро друг друга вконец растлят,
оп-па! – и управились, погляди:
ходят чинно, заседают в судах,
наградными цацками на груди
гордо звякают, чад растят,
а в антрактах блядствуют, божий страх!
Скоро-скоро друг друга вконец растлят.

В пятом акте накатывается ночь,
«…далеко, – доносится, – до зари…»,
и пока им по сердцу петь-играть,
к дряхлой матери со скандалом дочь
заявляется и шипит: умри,
время жить, мол, и умирать.
В пятом акте накатывается ночь.

Где-то там за кулисами старики –
ходят шёпотом, говорят пешком,
воду пьют, глоточками семеня,
да мозги друг другу, как парики,
пудрят, ветхо стоят кружком,
все – особенно со спины – родня.
Где-то там за кулисами старики.

Вот кончается действие, гаснет свет,
вот идут иваны вдоль по рядам,
обсуждают фабулу, эпилог,
по домам пора, пора по домам,
лишь один стоит – занемог,
заболел, не мил ему белый свет.
Вот стоит Иван, хочет вернуть билет.