Автор: Писатель Дмитрий Быков видит стариков, которым Божьей милостью послано много, иногда очень много лет, — и останавливается перед ними в объяснимом почтении, и даже зависть чувствуется к этим великим старикам, и между прочим, тоже объяснимая. И вот они, в этой колонке, один за другим.
«Человеку от Бога положено семьдесят лет, при большой крепости восемьдесят, а что свыше — уже Божья милость» — такой комментарий на 89-й псалом читал я у кого-то из святых отцов. Между тем восприятие старости как милости — большая редкость, и не только в России, где уделом многих стариков оказывается нищета, а и в мире, где главным бичом постепенно становится Альцгеймер. У нас до него попросту не доживают. Великий художник и мультипликатор Леонид Шварцман, когда я с ним делал интервью к его столетию, — сейчас ему 102, дай Бог здоровья, — элегантный колкий старик без тени дряхлости — заметил, что еврейское пожелание «до 120» звучит, скорее, как проклятье: трудно, очень трудно, к непрерывным физическим страданиям добавляются нравственные разочарования… Счастливая старость вообще почти оксюморон. Над этим феноменом задумывается умная, едкая Гиппиус в очерке «Благоухание седин», о стариках времен русского декаданса, последышах золотого века, заставших и благословивших серебряный. «Если благоухали в старости их седины, не оттого ли, что зерно религиозной правды таилось в душе каждого?» Это, конечно, однобокое объяснение — знавал я и атеистов, или по крайней мере агностиков (в старости, как в окопах, атеистов нет), остававшихся вполне в уме и не скатившихся в непрерывное брюзжание. Что было залогом этого душевного здоровья — иногда при совершенном превращении в руину?
Читать дальше здесь:
«Лев зимой» Блистательное эссе Дмитрия Быкова о выдающемся искусствоведе Льве Мочалове, муже поэта Нонны Слепаковой, которую Быков считает своим главным учителем
Писатель Дмитрий Быков видит стариков, которым Божьей милостью послано много, иногда очень много лет, — и останавливается перед ними в объяснимом почтении, и даже зависть чувствуется к этим великим старикам, и между прочим, тоже объяснимая. И вот они, в этой колонке, один за другим.
«Человеку от Бога положено семьдесят лет, при большой крепости восемьдесят, а что свыше — уже Божья милость» — такой комментарий на 89-й псалом читал я у кого-то из святых отцов. Между тем восприятие старости как милости — большая редкость, и не только в России, где уделом многих стариков оказывается нищета, а и в мире, где главным бичом постепенно становится Альцгеймер. У нас до него попросту не доживают. Великий художник и мультипликатор Леонид Шварцман, когда я с ним делал интервью к его столетию, — сейчас ему 102, дай Бог здоровья, — элегантный колкий старик без тени дряхлости — заметил, что еврейское пожелание «до 120» звучит, скорее, как проклятье: трудно, очень трудно, к непрерывным физическим страданиям добавляются нравственные разочарования… Счастливая старость вообще почти оксюморон. Над этим феноменом задумывается умная, едкая Гиппиус в очерке «Благоухание седин», о стариках времен русского декаданса, последышах золотого века, заставших и благословивших серебряный. «Если благоухали в старости их седины, не оттого ли, что зерно религиозной правды таилось в душе каждого?» Это, конечно, однобокое объяснение — знавал я и атеистов, или по крайней мере агностиков (в старости, как в окопах, атеистов нет), остававшихся вполне в уме и не скатившихся в непрерывное брюзжание. Что было залогом этого душевного здоровья — иногда при совершенном превращении в руину?
Читать дальше в блоге.