Автор: Мало кого из писавших о Льве Лосеве заинтересовало очевидное невероятное: язык этому поэту, прожившему в эмиграции в США последние 33 года жизни, Россия развязывала несравнимо чаще, чем Америка. По моим подсчетам и пересчетам, российские «другие берега» возникают не менее чем в 75% всех опубликованных стихов Лосева, а остальное поэтическое пространство отдано преимущественно мотивам, не связанным с местом постоянного жительства. Америка если изредка и возникает в его стихах, то… забудьте про «весомо, грубо, зримо», все больше в отшучивающихся сюжетах про «ньюхемпширского профессора российских кислых щей» («Один день из жизни Льва Владимировича», «Живу в Америке от скуки…» и другие), вне лирического волненья — за редчайшими исключениями: «Открытка из Новой Англии.2», «Норковый ручей. (Подражание Фросту)», но это природа, а Лосев — поэт человеческого опыта, с природой, по большому счету, далеко не в безоблачных отношениях: «…не все же нас учить природе, / пускай поучится у нас, / а мы в последний вспомним час, / как мы природу обучали / игре то смеха, то печали, / да в дурака, да в поддавки, / в чем мы особенно ловки» («Сидя на стуле в июле»).
Критики, надо сказать, не интересуясь идиосинкразиями лосевской тематики, поступали нормально: при чем тут Россия и Америка? «Цель поэзии — поэзия», еще Пушкин наставлял. А как поэзия Лосева достигала этой цели в конкретных биографических обстоятельствах, это дело третьестепенное, для любопытных.
Таки любопытно.
Выше отмеченные 75%, с учетом того факта, что поэта Лосев признал в себе, руководствуясь собственными строгими требованиями к «настоящести» стихов, довольно поздно (в 37 лет), свидетельствуют, на мой взгляд, не о равнодушии к принявшей его стране или сожалении об эмиграции (в мемуарной прозе «Меандр» удовлетворения своей новоанглийской жизнью, «близкой к идеалу», он не скрывает), а скорее о зрелости припозднившегося увлечения Лосева. На вопрос в интервью: «Вас не останавливал страх потерять то, что вы только что нашли, в неизвестных обстоятельствах <эмиграции>?», поэт ответил: «Я совершенно ни о чем таком не думал, потому что дело было уже не в культурной среде и даже не в языковой среде, настолько это стало органической внутренней потребностью, я просто подсознательно чувствовал, что это никуда от меня не денется, куда бы я ни переместился географически. Как показали дальнейшие события, отчуждение от родной среды, одиночество оказались весьма способствующими сочинению стихов факторами».
Читать дальше здесь:
https://znamlit.ru/publication.php?id=8156
Лиля Панн. «Я тех, кого здесь нет, хватал за рукава…»: Лев Лосев в ностальгической игре
Мало кого из писавших о Льве Лосеве заинтересовало очевидное невероятное: язык этому поэту, прожившему в эмиграции в США последние 33 года жизни, Россия развязывала несравнимо чаще, чем Америка. По моим подсчетам и пересчетам, российские «другие берега» возникают не менее чем в 75% всех опубликованных стихов Лосева, а остальное поэтическое пространство отдано преимущественно мотивам, не связанным с местом постоянного жительства. Америка если изредка и возникает в его стихах, то… забудьте про «весомо, грубо, зримо», все больше в отшучивающихся сюжетах про «ньюхемпширского профессора российских кислых щей» («Один день из жизни Льва Владимировича», «Живу в Америке от скуки…» и другие), вне лирического волненья — за редчайшими исключениями: «Открытка из Новой Англии.2», «Норковый ручей. (Подражание Фросту)», но это природа, а Лосев — поэт человеческого опыта, с природой, по большому счету, далеко не в безоблачных отношениях: «…не все же нас учить природе, / пускай поучится у нас, / а мы в последний вспомним час, / как мы природу обучали / игре то смеха, то печали, / да в дурака, да в поддавки, / в чем мы особенно ловки» («Сидя на стуле в июле»).
Критики, надо сказать, не интересуясь идиосинкразиями лосевской тематики, поступали нормально: при чем тут Россия и Америка? «Цель поэзии — поэзия», еще Пушкин наставлял. А как поэзия Лосева достигала этой цели в конкретных биографических обстоятельствах, это дело третьестепенное, для любопытных.
Таки любопытно.
Выше отмеченные 75%, с учетом того факта, что поэта Лосев признал в себе, руководствуясь собственными строгими требованиями к «настоящести» стихов, довольно поздно (в 37 лет), свидетельствуют, на мой взгляд, не о равнодушии к принявшей его стране или сожалении об эмиграции (в мемуарной прозе «Меандр» удовлетворения своей новоанглийской жизнью, «близкой к идеалу», он не скрывает), а скорее о зрелости припозднившегося увлечения Лосева. На вопрос в интервью: «Вас не останавливал страх потерять то, что вы только что нашли, в неизвестных обстоятельствах ?», поэт ответил: «Я совершенно ни о чем таком не думал, потому что дело было уже не в культурной среде и даже не в языковой среде, настолько это стало органической внутренней потребностью, я просто подсознательно чувствовал, что это никуда от меня не денется, куда бы я ни переместился географически. Как показали дальнейшие события, отчуждение от родной среды, одиночество оказались весьма способствующими сочинению стихов факторами».
Читать дальше по ссылке в блоге.