Татьяна Мэй

Допускаю, что у меня некоторый перекос уже в информационной картине мира образовался. Но вот так получается. Недавно в проходном разговоре упомянули сталинские репрессии. Собеседник говорит — мол, не отрицаю… но у нас в семье никого не тронули. И вообще… все-таки это все преувеличено…

Стояли бы где-нибудь на Невском или Литейном, там все просто. Поворачиваемся направо — архитектор расстрелян. Поворачиваемся налево — брат архитектора расстрелян, отец или сын. Пару метров прошли — вот декор на здании, чудесная майолика, керамист умер в тюрьме. За угол свернули, на Конюшенную, там изящный модерновый метеорологический павильон, — создателя во время следствия били по ушам томом «Истории русского искусства» Грабаря. Тоже, кстати, в тюрьме умер. Ну и так далее. Наглядней не бывает. Хотя и не исключаю, конечно, что архитекторы такой злокозненный народ — сплошные вредители собрались.

А тут сидим на диване, в окна вид буколический. Ок, говорю. Назови любимое советское кино. Человек радостно встрепенулся: «Берегись автомобиля»!» Приятно, хороший вкус, я тоже его люблю. Теперь, говорю, давай вспомним актеров, режиссера и вообще всех, кто участвовал в создании. Ну, перебрали по одному.

Режиссер Рязанов — вырастил отчим, родной отец отсидел в лагерях семнадцать лет. Встреча ничего не дала, настолько это был сломанный исковерканный человек.

Георгий Жженов — чуть не «дошел» в лагере, еле выжил, ну “Саночки” все читали; брату повезло меньше — умер от пеллагры.

Смоктуновский — из-за пребывания в немецком плену запрет после войны на жительство в 39 крупных городах. Из лагеря военнопленных он бежал, но кого это волнует. (Спасли его, кстати, истощенного и больного, укрыли и выходили «дорогие сердцу украинцы” в Каменец-Подольской области.)

Ольга Аросева, “Люба, я вернулся”. Маленькую Олю на параде Сталин за ручку водил. Букет преподнес. Через три года отца расстреляли. Ее вызывающим письмом, что не верит в виновность отца, Сталин, к счастью, пренебрег.

Любовь Добржанская, мама Юры Деточкина. Ее отца посадили еще в двадцатых, отбывал на Соловках, больше никогда не видела. Ее первого мужа — по доносу в тридцатые. Пытали на следствии так, что он покончил с собой в камере.

Папанов легко отделался — шесть лет за самовольную отлучку в армии, маршевая рота.

Бархатный голос за кадром, Юрий Яковлев. Кстати, это он должен был Деточкина играть. «Почти все мои родственники погибли в аресты 37-го года, кто-то умер сосланным в Казахстан, в тюрьме, другие были расстреляны. Мой родной дядька подвергся репрессиям в 34-ом и был расстрелян».

Наконец-то. Хоть Ефремова не зацепило. Даже наоборот — папа работал главбухом воркутинских лагерей. Мне аж полегчало. Ребенок нормально вырос. Пошел поступать… тьфу, черт: “…перед третьим туром надел чужой костюм (достался от расстрелянного родственника)”. Между делом так упоминает, совершенно обыденным тоном.

Кто там еще… Сценарист Брагинский — расстрелян дядя. Композитор Андрей Петров, написавший для фильма изумительный вальс, узнаваемый с пары нот, — внук Петра Ваулина, знаменитого керамиста. Как раз его дед умер в тюрьме.

А, Галина Волчек, как я могла забыть. Вот у кого все хорошо. Мама-папа целы и успешны. Маму она, правда, люто боялась. А уж как ненавидела школу. Единственный человек оттуда, которого вспоминала с нежностью и благодарностью — учительницу литературы Анну Дмитриевну Тютчеву, насколько понимаю — правнучку Федор Иваныча. Замечательный пример “оставшихся”. Ну, про нее отдельно надо. У нее, кстати, был брат, Владимир Дмитриевич Тютчев. Летчик. В тридцатые самолет потерпел аварию, упал на польскую территорию. Поляки летчика вернули, после чего он поехал прямиком в места Польше противоположные. Вернулся лет через двадцать. Жить в Москве было уже нельзя, пристроился в Рязани. Сначала покончила с собой жена, а следом и он.

И так далее, и так далее, и так далее.

Это ж надо же, в общем. И кинематографисты оказались все как на подбор шпионы, буржуазные лазутчики, троцкисты-утописты-вредители. Что ты будешь делать.