ЛЕОНИД АРОНЗОН / ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ

Леонид Аронзон

Белые церкви над родиной там, где один я,
где-то река, где тоска, затянув перешеек,
черные птицы снуют надо мной, как мишени,
кони плывут и плывут, огибая селенья.

Вот и шоссе, резкий запах осеннего дыма,
листья слетели, остались последние гнезда,
рваный октябрь, и рощи проносятся мимо,
вот и река, где тоска, что осталось за ними?

Я проживу, прокричу, словно осени птица,
низко кружась, все на веру приму, кроме смерти,
около смерти, как где-то река возле листьев,
возле любви и не так далеко от столицы.

Вот и деревья, в лесу им не страшно ли ночью,
длинные фары пугают столбы и за ними
ветки стучат и кидаются тени на рощи,
мокрый асфальт отражается в коже любимой.

Все остается. Так здравствуй, моя запоздалость!
Я не найду, потеряю, но что-то случится,
возле меня, да и после кому-то осталась
рваная осень, как сбитая осенью птица.

Белые церкви и бедные наши забавы,
все остается, осталось, и, вытянув шеи,
кони плывут и плывут, окунаются в травы,
черные птицы снуют надо мной, как мишени.

Татьяна Вольтская

Была бы осень, и ты бы ко мне пришел,
И папоротник бы уже заржавел, и, жёлт,
Струился бы тоненький ручеёк берёзовый,
И печь, догорая, зевала бы пастью розовой.

В отцветших травах носился бы чей-то всхлип,
А на обоях подсолнухи всё цвели б,
Гремел бы поезд железной силлабо-тоникой,
И я бы из сада нам принесла антоновки.

И мы б отхлебнули с тобой разведенный спирт,
И ты бы вздохнул виновато – опять небрит,
Оса бы гудела, заглядывая повсюду,
И я б засмеялась и убрала посуду

И провела бы рукой по твоей щеке,
И мы понеслись бы с тобою по той реке,
Где не бывает ни берегов, ни устья –
Ныряешь с радостью, а выплываешь с грустью.

И день бы сонным младенцем в руках обмяк,
И долго в окно стучался бы товарняк.