Владимир Пастухов (30 августа)

Обвинения Дурову, наконец, сформулированы. Они более глобальны, и, значит, политически уязвимы, чем я рассчитывал. Прокуратура пытается не столько преследовать его за какие-то конкретные преступные действия (по крайней мере, пока), сколько стремится криминализовать определенный вид деятельности и поставить этот вид деятельности под жесткий контроль государства, установив жесткую металлическую рамку с красной кнопкой там, где до сих пор вход был свободным.

Так или иначе, процесс, видимо, будет иметь прецедентное значение, и дело уже, к сожалению, не ограничивается судьбой одного конкретно взятого, пусть даже весьма непрозрачного и чересчур экстравагантного, Павла Дурова. Не уверен, что этот шаг прокуратуры до конца хорошо продуман. Полагаю, что набор менее амбициозных и сосредоточенных в основном в финансовой сфере обвинений имел бы больше шансов на успех. Хотя, возможно, успех никому и не нужен, а нужно что-то другое.

Пока, впрочем, дело против Дурова выглядит еще более мутным, чем его фигурант, хотя казалось бы, куда уж больше. В этом тумане юридических амбиций и политических интриг мне очень трудно осуществлять навигацию. Пока очевидно только то, что именно вопрос об отказе в сотрудничестве с правоохранительными органами является тем шилом, которое не утаишь в целом мешке предъявленных Дурову громких обвинений. Все остальное насажено на этот штырь.

Сразу оговорюсь, что по существу вопроса я занимаю умеренную позицию. Обе крайние точки зрения — анархистская и этатистская — мне чужды. Тезис о том, что с государством никогда нельзя сотрудничать, вызывает у меня столько же недоверия, как и тезис о том, что с государством нужно сотрудничать по его первому требованию. Я бы лично предложил здесь руководствоваться двумя критериями. Во-первых, государство должно быть правовым с реально независимым судом (к которому Басманный суд, например, по определению не относится), а, во-вторых, запрос должен быть утвержден не следователем, прокурором или следственным судьей, а получен в ходе полноценной судебной процедуры, где на государстве лежит бремя доказывания, что данный конкретный и ограниченный запрос является обоснованным.

В целом осмелюсь предположить, что причины ареста Павла Дурова лежат не в юридической, а в политической плоскости. С тех пор, как в 2018 году Телеграм в России был юридически запрещен решением Таганского районного суда города Москвы, поставившего этот мессенджер вне закона, а потом чудесным образом продолжил почти беспрепятственно свою работу, только слепоглухонемой мог не заподозрить, что у команды Телеграм и команды Путина есть некие понятийные договоренности. Макрон к этой категории лиц с ограниченными возможностями явно не относился. В некотором смысле можно понять его раздражение тем, что авторитарные вожди, живущие по понятиям, быстрее находили способ договориться с Дуровым, чем вожди свободного мира, где правит закон. Он предложил решить эту проблему по-французски, то есть изящно. У французов свои понятия, которые выстраиваются вокруг концепта «особых отношений». Эти «особые отношения» авансом и были, судя по всему, предложены Дурову в 2021 году вместе с гражданством.

Аванс Дуров принял, а вот отношения, похоже, не заладились. К сожалению, я не знаю ни одной страны мира, где поведение не по понятиям остается безнаказанным. Просто в одних странах за это убивают, а в других — начинают громкий судебный процесс. Нет ничего удивительного в том, что именно сейчас в судебных кустах Франции обнаружился юридический рояль и заиграл Марсельезу. Все бы ничего, если бы в этом междусобойчике под замес не попала свобода слова и принципы, на которых строится независимость новых медиа от государства. Французское правосудие слишком широко шагнуло – штанина может лопнуть.