Александр Иличевский. Три миниатюры

1.

Впервые о саде как первом признаке зрелой цивилизации меня заставил задуматься один археолог. Однажды сплавились мы по Ахтубе в Трехречье. Дальше пошли в Ашулук по Мангуту и прибыли в Селитренное. Когда-то в окрестностях этого села добывалась аммонийная селитра: порох, дымивший над войсками шведов при Полтаве, брал начало именно отсюда. А еще раньше — в XIII веке — здесь простирался и высился Сарай-Бату, одна из столиц Золотой Орды, основанная чингизидами и питавшаяся товарами и налогами северной ветки Великого шелкового пути. Когда Тимур отрезал ее своим ужасающим неофитским нашествием, город в считанные годы опустел и был занесен песком. Сейчас вокруг Селитренного об этом напоминают лишь раскопки, разбирающие средневековую свалку канувших гончарных производств, и заливные пастбища, утоптанные и выщипанные овцами до состояния изумрудных зеркал.

Мы причалили и побрели сквозь зной к раскопкам. Археологи нас встретили пивом, добытым из прохладного шурфа, и жереховым балыком.

В результате такой «встречи на Ахтубе» мы узнали, что в те времена, когда Лондон насчитывал шестьдесят тысяч жителей, а Париж сорок, хотя оба они не имели канализации и водопровода, в Сарай-Бату жили сто двадцать тысяч человек, город тянулся вдоль реки на десять верст, высились дворцы и караван-сараи, здесь били фонтаны.

Но главное — тут располагались висячие сады, по роскоши своей не уступавшие, как говаривал один восторженный голландский купец, воздушным садам Семирамиды. И это при том, что до Версальского сада, до сада Букингемского дворца, сада Тюильри и приступа дворцово-паркового зодчества у Людовика при перестройке Лувра было еще очень далеко.

2.

Дерево растет медленно — в отличие от травы на пастбищах, а стрела и копье в направлении добычи летят быстрей, чем ветви дерева устремляются к небу.

Сад невозможно вырастить без воображения, ибо только воображение способно дать основание для достижения цели.

Сад есть плод воображения, — вот почему при разговоре о садах цивилизации необходимо хотя бы немного понимать, что воображение — ядро деятельности сознания.

Чем, скажем, отличается воображение от фантазии? На этот вопрос можно ответить лишь примерно, то есть с известной долей субъективности. Корень слова «фантазия» отсылает к фантазму, то есть к чему-то яркому, но не существующему. В «воображении» корень связан с образом, то есть содержит творческое начало, дающее возможность расширять знания о мире в соответствии с его уже существующим в разуме образом. Иными словами, главное в воображении — его инструментальность, возможность с его помощью создавать новый смысл.

Фантазия в сравнении с воображением умалена в существенности, то есть не обладает общим для всех значением. Скажем, фантазия не способна оказаться предметом веры многих, то есть обладать отличным от нуля значением, пригодным для обобщенного опыта.

Если говорить проще: фантазия — ложь, воображение есть развитие истины.

Недавно погибший великий математик, нобелевский лауреат Джон Нэш был болен шизофренией. Картина мира больного человека от картины человека здорового как раз и отличается ее неспособностью быть разделенной другими людьми.

Однако вот трагические слова Джона Нэша, сказанные им при выздоровлении: «Сейчас я мыслю вполне рационально, как всякий ученый. Не скажу, что это вызывает у меня радость, какую испытывает всякий выздоравливающий от физического недуга. Рациональное мышление ограничивает представления человека о его связи с космосом».

3.

Искусство японского сада начинается с первых храмовых садов, возделывавшихся монахами. Слива, вишня, глицинии, азалии, цепкий плющ. К IX веку появляется философско-живописная разновидность: сад камней — причудливой формы камни с высоты птичьего полета, с высоты взгляда Творца суть острова посреди океана из мелкого галечника и песка, расчесанного, как море волнами.

Японский сад олицетворяет природу или даже Вселенную. В нем содержатся все части модели: горы, холмы, острова, ручьи и водопады, леса, кустарники, бамбук, злаки, травы, мхи. Беседки и чайные домики — места для медитации, в том числе и церемониальной, располагаются там, откуда открываются лучшие, с точки зрения дзен-буддизма, панорамы. Каждый уголок, каждая часть и взаиморасположение наделены значением, которое находится в соответствии с риторикой уникальной связи души и мироздания, выработанной культурой.

А то, что сад живой, означает, что система, положенная в его, сада, основу, есть сущность саморазвивающаяся и не закоснелая, но в то же время в каждое мгновение сохраняющая все пропорции, необходимые для кодификации системы воззрений японской философии.