Автор: В данный момент я готовлю небольшой текст для участия в летних мастерских, организованных Фондом Рикера (Fonds Ricœur), по «Памяти. Истории. Забвению». Несколько посторонних отсылок назойливо звучат в голове и единственный способ избавиться от них – переложить их на бумагу и попытаться выстроить между ними хоть какое-то подобие связи.
Во-первых, это две финальных строки стихотворения «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером…» Иосифа Бродского: «…Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии. Я курю в темноте, и вдыхаю гнилье отлива».
Эти строки живут со мной с того момента как я подал заявку на участие в летней школе (кажется, это был конец марта). Добавлю очевидное: вода для Бродского напрямую связана с ощущением времени. Это очень ясно звучит в «Диалогах…»: «И все-таки самое потрясающее в Венеции – это именно водичка. Ведь вода, если угодно, это сгущенная форма времени. Ежели мы будем следовать Книге с большой буквы, то вспомним, что там сказано: ‘‘И Дух Божий носился над водою’’. Если Он носился над водою, то значит, отражался в ней. Он, конечно же, есть Время, да? Или Гений времени, или Дух его. И поскольку Он отражается в воде, рано или поздно H2O им [временем – Д. В.] и становится» (Волков 2002: 272).
«Время» в поэтике Бродского двулико. В одних текстах это – отпечатки и наслоения прошлого, в других (например, в этом) – бездна, которая поглощает его. Во втором случае память – это не память Аристотеля (а за ним и Рикера), которая «сопряжена с прошлым»[1]; это существование, продолжающееся наперекор Времени.
Второй отсылкой является упоминавшаяся в предыдущей записи в этом блоге («Руины империи и новые экосистемы») статья Киллиана Кигли из Австралийского католического университета (Кигли работает на стыке филологии, исследований океана и морской археологии)[2]. Долгое время, утверждает Кигли, в подводной археологии доминировал взгляд на океан как на бездну, поглащающую следы прошлого, горизонт событий историка и археолога. Кингли отстаивает иной – экологический взгляд на океан. Однако по мнению автора, сам океан и есть история; океанское дно, в котором, в новых артебиогеоценозах[3] сплетаются кораллы, якорные цепи, цепи рабов, слоновий бивень, вывезенный заодно с рабами, кости, водоросли, золото и разбившиеся короба для пряностей, становится местом написания новой истории, где кости превращаются в корм для планктона, занимая, таким образом, место в пищевой цепи, где жизнь и смерть моллюска и человека занимают равное место. Коротко говоря, уход из человеческой истории не означает ухода из истории всеобщей.
Концепция Кигли напоминает мне отрывок из прекрасного (одного из моих любимых) романа «Черная книга» турецкого писателя (лауреата Нобелевской премии по литературе) Орхана Памука[4].
Совершенно очевидно, что через некоторое время райское место, которое мы называем Босфором, превратится в черное болото, посреди которого облепленные глиной остовы галеонов будут выглядеть как скалящие зубы привидения. … Я представляю себе новые кварталы, которые начнут строиться на этом глинистом пустыре, прежнем «проливе», под наблюдением муниципальных чиновников, бегающих туда-сюда с квитанциями за уплату штрафа: лачуги, палатки, бары, увеселительные заведения, луна-парки с каруселями, игорные дома, мечети, обители дервишей, помещения марксистских фракций, ателье по изготовлению некачественных пластмассовых изделий и чулочные фабрики… Среди этого невообразимого беспорядка будут торчать остовы лежащих на боку судов, оставшиеся от «Ширкети Хайрие», крышки от бутылок и поля аурелий… Наряду с американскими трансатлантическими пароходами, оказавшимися на суше в день мгновенно отступивших вод, здесь можно будет увидеть скелеты кельтов и ликийцев, застывших с открытыми ртами, молящихся неведомым древним богам среди поросших мхом ионических колонн. Я могу предположить, что эта новая цивилизация, которая возникнет среди облепленных мидиями византийских сокровищ, серебряных и жестяных вилок и ножей, винных бочек, пролежавших тысячу лет, бутылок из-под газированной воды и остовов остроносых галер, получит топливо для своих печей и обогревателей из старого румынского нефтяного танкера, винт которого увяз в иле.
Если сопоставить этот отрывок и упоминавшуюся выше статью Кигли, можно сделать два вывода. Во-первых, океан является организованным архивом лишь для того, кто готов читать историю самого Океана. Однако для читателя, разыскивающего в этом архиве конкретный эпизод человеческой истории, его дно предстанет хаотичным нагромождением – уже не экофактов, но мусора (под мусором я понимаю предмет без истории, без функции, а возможно без имени – но цитату об этом я помещу в следующий раз). Возможно, здесь-то и следует вспомнить о Рикеровской концепции «разыскания» конкретного воспоминания.
Однако еще важнее (и это секрет обаяния его текстов), Памук раскрывает крупные темы, обращаясь к незначительным предметам: сигаретному пеплу, зеленой шариковой ручке, восковой кукле, гулу труб в стенах… В свою очередь Рикер, даже когда он говорит о концепции «мест памяти», почти не упоминает мир предметов.
Эти несвязанные между собой цитаты и обрывки мыслей пока никуда меня не привели. Но я перенес их на бумагу – и убрал шум лишних слов. Теперь без помех можно работать дальше.
[1] Формулировка Рикера. В русском переводе Аристотеля: «память же – это память о прошлом». (Аристотель: О памяти и припоминании, 449b). В том же абзаце, Аристотель поясняет, что «настоящее постигается ощущением, будущее – предвидинием, а прошедшее – памятью». Эта истина, кажущаяся (вне контекста древнегреческого мировоззрения) совершенным трюизмом, тем не менее является важным исходным пунктом для Аристотеля, стремящегося установить, какой из частей души определяется человеческая способность помнить.
[2] Quigley, Killian. (2023). Concretion: Submarine Growths and Imperial Wrecks. Critical Times, 6 (3): 517–539. https://doi.org/10.1215/26410478-10800341. Профиль автора на сайте университета: https://www.acu.edu.au/research-and-enterprise/our-research-institutes/institute-for-humanities-and-social-sciences/our-people/killian-quigley.
[3] Мой (хотя и напрашивающийся) термин. Автор говорит об артефактах и о том, что покрытые океанским налетом куски судна, это не просто арте- – это экофакты (ecofacts).
[4] Вообще, наверное, было бы интересно перечитать «Черную книгу», в которой пересекаются темы памяти, места памяти (каким становится европейская часть Стамбула), Истории и множества историй, с точки зрения Рикера. Это перечитывание могло бы стать темой отдельного исследования, тем более, что оба автора во многом выросли из «Поисков утраченного времени».