ЕФИМ БЕРШИН / КАТЯ КАПОВИЧ/ ЕВГЕНИЯ КОМАРОВА

Ефим Бершин

На балтийских болотах, где зреет стальная тоска,
над чухонской тайгой, позабывшей дыхание снега,
где желтеет вода, где все больше и больше песка,
бедуинским шатром распласталось осеннее небо.

И ложится на землю верблюжьего цвета листва,
и бездомные осы ломают засохшие стебли,
и чахоточный Чехов, едва подбирая слова,
выдыхает в пространство: «Ich sterbe… ich sterbe… ich sterbe…»*

Выхожу на порог, отгоняю бездомных котов.
Догорает закат, и душа еще вроде при теле.
Но тяжелым дождем на уснувшие крыши домов
опускается с неба тягучий песок Иудеи.

За вселенский разгул и за пращуров попранный прах,
за безумные речи, которые нам не простили,
за поверженный Рим, за глухой перезвон тетрадрахм
на российских просторах является призрак пустыни

и кудлатых пророков, покуда лишенных имен,
зазывающий клекот из душной песчаной метели.
И гортанная радость забытых окрестных племен,
отогнавших отары в отныне иные пределы.

Что же делать, мой друг? Да и стоит ли наших забот
в опустевшем пространстве искать золотого кумира?
Если выйдет пустыня – сюда переселится Бог
и сыграет на скрипке свое сотворение мира.

——-
* Ich sterbe – я умираю (нем.)

Катя Капович

Рыба свищет в междуречье,
рак поёт на дне реки,
это тоже чувство речи –
эти бедные стихи.

Облачную стекловату
ветер с запада несёт,
звёздочка на два карата
тихо по небу плывёт.

Под ущербным диском солнца
длинный поезд на путях,
где-то там горит оконце,
занавески белый взмах.

Ветер листья переводит
через автостраду дней.
Кто меня туда проводит,
путь покажет средь теней?

Там навеки в звёздном мае
из окошка белый свет,
мать стоит в дверях сарая,
мне рукою машет вслед.

Евгения Комарова

В платье тёмно-синем
Женщина босая…
«Ты скажи мне, Мирьям,
Далеко ль до рая?
Добреду ль туда я —
До садов и кущей,
До святой Йордани —
По пескам сыпучим,
По ребристым скалам,
По крутым отрогам?
Жизни то ли мало,
То ли слишком много…
Тело износилось,
Душенька устала,
Нету больше силы
Начинать сначала.
Вот дойду до рая,
Сяду на пороге,
Вытяну, вздыхая,
Стоптанные ноги,
И Господь предвечный,
Выйдя из калитки,
Путника приветит
Ласковой улыбкой…»

Отвечала Мирьям:
«Шёл бы ты обратно…
Там, в Ерусалиме,
Мой сынок распятый…
В муке смертной корчась,
К небу возопил он:
«Неужели, Отче,
Ты меня покинул?».

Но из тьмы безмолвной
Не было ответа —
Ни громов, ни молний.
Ни хвоста кометы…

«Я теперь не знаю,
Где твоя дорога —
То ли нету рая,
То ли нету Бога…»