Анна Наринская

Я почти зарекалась давать книжные рекомендации, но не удержусь.

В издательстве Jaromir Hladik вышла книжка Игоря Белова «Дорогие враги. О стихотворении Адама Мицкевича «Друзьям-москалям» и его русских переводах».

То есть, скорее, это длинная статья, вышедшая книжкой. Она читается за пару часов, и это прямо насыщенное и взбадривающее чтение.

Мы столько сегодня рассуждаем о том, что необходимо взглянуть на русскую культуру вне ее магистрального и во многом навязанного нарратива, и взгляд Игоря Белова, дает (в частности, кроме прямого взгляда на Мицкевича и его поэзию/поэтику) именно это. Причем при отсутствии пафоса – что обвинительного, что оправдательного – а с подкупающей простотой (не отменяющей научное знание предмета).

Так как навыки бывшего критика заставляют меня даже в хорошем замечать просчеты, скажу, что в нескольких местах меня задела некоторая излишняя взволнованность оборотов («да не мог же Мицкевич…») и я заметила по меньшей мере один редакторский промах, но это совершенные мелочи. А так – это актуальнейшее чтение, которое при этом не навязывает свою схожесть с сегодняшним днем, а просто предъявляет ее на самых разных уровнях включая человеческий.

Что происходит, когда твой друг, про которого ты понимаешь, что он великий поэт, пишет, что страшное (и кровавое) подавление свобод в твоей стране это просто «спор славян между собою»? Можно ли в этом случае отделить личность от силы, к которой он в данный момент примкнул? Причем вместе со многими, кого еще недавно считал единомышленниками в мечтах о свободе. (Я не знала раньше, но Чаадаев, например, поддержал идеологию стихотворения «Клеветникам России».)

И еще относительно того, чего я, темная, не знала: Медный всадник, во всяком случае его начало – полемика Пушкина с «антироссийской» третьей частью поэмы Мицкевича «Дзяды». Оказывается это общеизвестная вещь, об этом писали еще Брюсов и Ходасевич, но для меня это было ошеломительной новостью, давшей мне возможность по-другому взглянуть на сложный то ли анти-, то ли про- имперский пафос поэмы. Причем в открывающих строках Пушкин следует за Мицкевичем буквально по пятам. Белов цитирует современного переводчика Мицкевича Андрея Щетникова «если у Мицкевича сказано: «Рим создан человеческой рукою, / Венеция богами создана; / Но каждый согласился бы со мною, / Что Петербург построил сатана», то у Пушкина — знакомое нам с детства: «Люблю тебя, Петра творенье, /Люблю твой строгий, стройный вид». Мицкевич жалуется на суровый климат русской столицы, Пушкин откликается: «Люблю зимы твоей жестокой / Недвижный воздух и мороз». Мицкевич иронизирует над северными девами, румяными, точно раки, Пушкин парирует: «Девичьи лица ярче роз» Мицкевич издевается над железными решетками, за которыми стоят петербургские дома, Пушкин и здесь в восторге: «Твоих оград узор чугунный….»»

То есть в каком то смысле «Медный всадник» написан как отповедь иностранцу, который, выражаясь словами Пушкина, осмелился разделить с ним чувства презрения к Российской империи.

Я много писала о том, что не Пушкин виноват в том, что его сегодня используют в пропагандистских целях, а мы виноваты, что дали его в этих целях использовать, никогда не покусившись на сусальный образ, который из него слепила советско-государственническая идеология. В тексте Игоря Белова Пушкин как бы второстепенный герой, но это именно тот ракурс – не одурманенный преклонением, но и не уничтожительный.

Не говоря уже о том, что прочитав этот короткий текст, хочется читать Мицкевича и о Мицкевиче прямо вот сейчас же.