Александр Габриэль

То безумные ньюс, то маньяка оскал — так что ящик совсем выключаешь, шалея. А вино, огоньками наполнив бокал, ненамного вкуснее конторского клея. Мир играет в кальмара. И этой игрой людям рвут на куски истощённые нервы. Говорят: «Рассчитайся на первый-второй!». А кого уничтожат? Вторых или первых? Чем лесистее лес, тем багровее жуть. Все балансы подводит последняя касса… Из сырой колеи никуда не свернуть. В этом русском рулете — несвежее мясо. Всюду «F-35», гиперзвук и «Кинжал», лики Орбана, Путина, Си и Камалы… «С персональным развитием ты налажал…» — так заметил бы коуч, улыбчивый малый. Я не верю. Моя прихотлива строка, если бак подзаправлен вином или виски. Я уже, если честно, достиг потолка. Просто, жаль, потолок — по-хрущёвскому низкий. Но не мне, тишину грозным рыком дробя, по-киношному мстить неразумным хазарам… Нет, я слёзы не лью. Мне не жалко себя. Я грущу лишь о мире, растраченном даром.

Что терпимо в июле, сложней в январе, что, наверное, странно — ведь та же эпоха! Вдох, хотя и прерывист, как точка-тире, но пока что справляется с функцией вдоха. Разве жизнь — ожидание подлых вестей, и банальна порой, как стенные обои? Мы меняем себя. Мы рожаем детей. Отчего же повсюду — программные сбои? Наш житейский забег одичал. Погляди: вопреки незатейливым внешним приметам пистолетик для старта в руке у судьи оказался вполне боевым пистолетом. Оттого нас бросает то влево, то впра… Лишь бы не оставаться на точке прицела. По лицу леденящие хлещут ветра и мешают остаться собою всецело. Надо б жить, никого/ничего не кляня, на нейтральном шестке восседая, как кочет, но швейцарские часики Судного Дня девяносто секунд нам угрюмо пророчат. Но ведь пил допьяна и любил допьяна, для себя разрешая любые дилеммы, а вот скажут сейчас: «Выбирай времена!» — и, наверное, с выбором будут проблемы.

Отложи телефон, отключи интернет. Пожелай благоденствия тем, кто осудит. Хорошо только там, где нас, в принципе, нет. Вероятней всего, никогда и не будет. Выйди вон, в укоризну чернеющих крыш, ослабевшие руки убрав со штурвала, в моросящую, Богом забытую тишь — в ту же самую тишь, что когда-то бывала. Ну, а там, за твоей крепостною стеной, где лишь шорох дождя да напев скомороха —
просто воздух. Бесстрастный, холодный, хмельной…
Чем не повод для жизни и повод для вдоха?