Александр Иличевский. Три миниатюры

Интересно, что мозг огромную часть своего вычислительного времени и, следовательно, энергии тратит не на что-нибудь — не на мечты и не на обработку стимулов, а на предсказание. Он всеми силами пытается предвидеть то, что произойдет в ближайшем будущем. Будет ли грядущее мне угрожать? («Кто этот встреченный мной человек — враг или друг?») — Так формулируется главный вопрос бессознательного бытия — и разбивается на всевозможные аспекты и нюансы. Можно сказать, что — с точки зрения нейронов, они нам нужны только затем, чтобы выжить. Это их свойство совершенно преобладающее и несет в себе несколько важных следствий. Например, из него следует, что мозг так устроен, что не способен представить себе, что сознание перестанет в будущем существовать. Иными словами, раз мы всякую секунду имеем дело с развёрткой ближайшего будущего — ergo, мы не можем обойтись без представления о вечной жизни и совершенно не способны представить себе культуру, в которой таковое представление отсутствует. Это как минимум интересно — понимать, что вечная жизнь имманентна сознанию и встроена в нас не благодаря прихоти культурных мифов, а наоборот — все эти мифы сконструированы нашим устройством, спасибо естественному отбору. Здесь как раз и находится отправная точка для серьезного размышления о реинкарнации и т.д. Но, разумеется, прежде надо понять, где сознание крепится к мозгу, а где к вымыслу.

***********************************

Нет ничего, кроме искусства, и буквы — это звезды. Но однажды исчезнут чувства. Память станет звонкой и пустой, залитой светом. Забудешь молодость, катавшуюся по раю — в Мисхор, Монтеррей, Беркли. Иссякнут приводящие в движение сердце запахи, прикосновения; их поглотит туман, проникший утром в окно с залива. Позабудется жизнь — уйдет, как в песок волна. Останется только вглядеться в строчки, бегущие по экрану, чтобы понять пустоту, которой ты стал, осознать иллюзию, только что полную живого обмана киноплёнки, и кивнешь идущему от звёзд навстречу потоку холода.

******************************

Начинается похолодание. В горах пора надевать цепи, смотреть в мутное небо, и думать о пользе белизны для души, о вкусе дыма из печной трубы, о том, что собаки на хруст снега откликаются неохотней. Постепенно белое засыпает все. Горы превращаются в призраков-великанов. Снегопад исцеляет. Это связано с забвением, с искусством забывать, с даром покаяния. Гигантский серафим кружит над предгорьями, растрачивая свои перья на снежный покров. Иногда он устает и садится на одну из вершин. Свесив с колен когтистые руки, он всматривается белыми глазами в склоны, в долину, не мелькнет ли где прогалина. И если заметит — пикирует вскоре туда.

Человек в горах так мало значит. Еще меньше — вместе со своим грузом забот, несовершенности и тем более вместе с сильными чувствами. Вообще горний мир презирает силу — и особенно чувств, все, что на него похоже. Архангелам смешно смотреть на сильного. Вот к малому стоит приглядеться. В мире верхних ценится все малое, как и везде, где почитают искусство незримого.

Для нас здесь все другое: люди, стены, вещи, и нас никто не знает — мы чужие. Настолько, что даже звезды ближе, чем дыхание другого. Жизнь скрывается за снегопадом. Настает пора читать, удивляться снам, просиживать вечера у печурки, прислушиваться к завываниям ветра, ибо грядущее теперь уже более не случится и тоскует об этом. Иногда залает собака. Это — скупое время чистого листа и положенной на него авторучки. Все дела остались на земле. Здесь мы зимуем за ради Бога. Следя за звездами, когда стихнет архангел разматывать свои крылья. И, может быть, звезда что-то молвит. И, может быть, услышишь две-три ноты. И, может быть, придется записать. В горах так близко к духам, что начинаешь пользоваться снами как зеркалом или всматриваться в зеркало и видеть: отражение становится прозрачным.