Михаил Эдельштейн. УГНЕТЕННЫЙ ВСЕГДА ПРАВ. ПОЧЕМУ ГУТЕРРИШ ЗАГОВОРИЛ ОБ «УДУШАЮЩЕЙ ОККУПАЦИИ» ПАЛЕСТИНЫ

Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш 24 октября заявил, что нападение ХАМАС на Израиль произошло «не в вакууме». «Палестинцы на протяжении 56 лет подвергаются удушающей оккупации. Они страдают от насилия, надежда на политическое решение их судьбы исчезает», — сказал он. В ответ израильский министр иностранных дел отменил запланированную встречу с генсеком ООН, а постоянный представитель Израиля при этой организации призвал Гутерриша уйти в отставку.

Джентльменский набор интеллектуала

Гутерриш — почтенный португальский политик, экс-глава Социалистического интернационала, при этом вовсе не радикальный левый, а скорее левоцентрист. И он не сказал ровным счетом ничего, что не говорили бы другие почтенные европейские политики год, десять или двадцать лет назад. Разве что в последние недели, под впечатлением от зверств хамасовцев, европейский мейнстрим стал ощутимо более произраильским, так что Гутерришу внезапно пришлось оправдываться и объяснять, что его не так поняли.

Антонио Гутерриш во время визита для наблюдения за подготовкой доставки гуманитарной помощи в палестинский анклав на египетской стороне в провинции Северный Синай. Египет, 20 октября 2023 года. Фото: Kerolos SALAH / AFP / East News

Самое глупое, что можно сделать, — назвать Гутерриша антисемитом и сделать вид, что это исчерпывающее объяснение. В его словах нет антисемитизма — как нет антисемитизма, скажем, в действиях норвежской студентки Мари Андерсен, которая вышла на пропалестинскую демонстрацию в Варшаве с плакатом, изображающим израильский флаг в мусорной корзине, и оказалась в центре международного скандала.

На самом деле все это вообще не про Израиль и Газу, а про Европу, Штаты, Канаду. Про джентльменский набор современного интеллектуала — мультикультурализм, постколониализм, антиимпериализм и т.п. Когда мы изумляемся: ну как же так, ведь вот доказательства чудовищных зверств, вот видео- и аудиозаписи, какой, к чертям, «страдающий палестинский народ», какой «объективный взгляд», какое «с одной стороны, с другой стороны» — мы не понимаем главного. Всех этих людей, от генсека ООН до норвежской студентки, не интересуют факты, не интересуют детали.

Норвежская студентка Мари Андерсен (слева) во время пропалестинской демонстрации в Варшаве. Польша, 21 октября 2023 года. Фото: Volha Shukaila / Zuma Press / Forum

Они религиозные фанатики покруче любого хамасника, у них есть Священное Писание и в этом Священном Писании сказано: угнетенный всегда прав, если угнетенный режет детей и женщин (вариант: взрывает автобусы), то это реализация его священного права на освободительную борьбу. Его можно слегка пожурить за эксцессы, но не сочувствовать его святому делу нельзя. Отсюда сбитая система распознавания «свой-чужой», неразличение добра и зла, нормы и ее нарушения.

Поэтому непродуктивно обсуждать реакцию европейских и американских левых на 7 октября — надо говорить об основаниях такого подхода, обо всей этой картине мира и вытекающей из нее этике. И даже еще радикальнее: либо мы отказываемся от романтического взгляда на историю и перестаем любить всех этих героических бунтарей, с придыханием произносить слова «национально-освободительное движение», читать детям сказки про Робин Гуда, носить футболки с Че Геварой, петь песни про Стеньку Разина, либо давайте примем Шамиля Басаева и Халеда Машаля как современные реинкарнации того же самого.

Израиль как пример мироустройства

Но откуда такое пристальное внимание и такая ненависть именно к Израилю? Почему не к какой-нибудь другой стране в Азии или Африке, где десятилетиями идут войны и резня, жители нищенствуют, а всякие политически (или даже просто этнически) неблагонадежные сидят по тюрьмам или бесследно исчезают? Не антисемитизм ли это?

Нет, конечно. Дело в том, что Израиль просто в силу своих размеров и географического положения оказался слишком наглядным примером того, как устроен этот мир. Такой очевидный островок цивилизации в океане дикарства — причем островок, имеющий наглость противостоять дикарству и даже побеждать его. Что, конечно, противоречит всей неомарксистской этике.

Кроме того, Израиль — это еще и метафора Европы, европейской цивилизации. Которая на самом деле точно такой же остров в море варварства, просто побольше размером и потому имеющая возможность притворяться, будто это не так. А Израиль постоянно об этом напоминает, как бы говоря: хочешь выжить — будь таким, как я. Разумеется, это раздражает, это — если начать по-настоящему вдумываться в происходящее — подрывает веру в богодухновенность твоего Священного Писания. Кому ж такое понравится! Вот и обижаются люди, на митинги с палестинскими флагами выходят, требуют остановить зверства израильской военщины.

Есть и еще одна причина. Неуютно осознавать, что ты живешь в мире, отделенном от первобытного хаоса и хтони какой-то хрупкой условностью — картонными декорациями, театральным задником или защитной стеной, которая на поверку оказывается не прочнее того самого задника.

 

Что твой приятель, с которым ты утром пьешь кофе в университетском кафе, желает тебе самой настоящей, неметафорической смерти — за века колониального господства, за богатство твоей страны, за то, что женщины в твоем мире ходят с непокрытой головой. А современный человек всеми силами избегает столкновения с неуютом, дискомфортом, со всем потенциально травмирующим. Гораздо легче счесть, что дикарства и варварства не существует, что во всем виноваты угнетение, подавление, оккупация…

Перечитывая Аксенова

20 лет назад Василий Аксенов написал роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки» и даже получил за него главную на тот момент российскую литературную премию — букеровскую. XVIII век, Екатерина, Вольтер, балы, фортепьяны, философские разговоры, галантная любовь, вера в неостановимость прогресса. И только временами на заднем плане мелькают какие-то неприятные люди — оборванные, ощеренные, с драными ноздрями и пьяной ненавистью в глазах. А в финале они вдруг вырываются на авансцену, вторгаются в пространство вольтеровской утопии — и убивают, пытают, насилуют всех без разбора куртуазных героев и героинь.

И ведь пугачевщина тоже возникла не в вакууме. И екатерининская Россия была тем еще раем. И за фасадом рококо и классицизма, менуэтов и реверансов происходили вполне жуткие вещи. Но ни автор, ни герои при зрелище погрома отчего-то не задаются вопросом о стоящей за убийцами и насильниками великой сермяжной правде. А просто ловят главного бунтовщика и…

— Я кликнул драгунам, чтоб привязали гада к пушке, брюхом в жерло. Он что-то еще бормотал, изрыгал сквернословия, смешанные с молитвой, весь изливался жидкостями и слизью. Я поджег фитиль. Пушка, крепостная коронада, развалила его на две части.

— Сие не казнь, брат мой, а расплата, — пробормотал Михаил. — Не знаю, мог ли бы я сделать, как ты, но ты ж мой брат… и ты это сделал за нас!