Марина Шаповалова, писатель. Про «две большие разницы» в условиях распада СССР и деградации путинского режима. Уже обращала внимание – напоминаю.

Ожидания (в основном в украинском сегменте Фейсбука) сценария распада РФ по аналогии с событиями тридцатилетней давности основаны на иллюзиях и недооценке массы определяющих факторов. Потому что общего у нас с теми временами – почти ничего.

Во-первых, в экономике нынешней РФ задействованы и работают рыночные отношения – насколько это вообще возможно в условиях повсеместно прогрессирующего интервенционизма. Это означает, что ничего похожего на пустые прилавки 80-х население в обозримой перспективе не увидит. (Сказала бы: не увидит никогда, но суеверно не зарекаюсь от вероятности мировой ядерной войны.) Относительное и постепенное снижение уровня жизни никаким стимулом революционной активности масс не является. Оно лишь интенсифицирует активность индивидуального выживания и приспособления.

Во-вторых, государство РФ обладает всеми видами ресурсов для удержания власти: как силовыми, так и перераспределяемыми. Чего достаточно для удержания в повиновении и рядовых граждан, и региональных субъектов.

Третье условие из области идей, но оно едва ли не важнее первых двух. Государства действительно иногда рушатся под давлением массовой всенародной убеждённости, что «так жить нельзя». Но чтобы такая убеждённость возникла, мало отсутствия в продаже колбасы, автомобилей и финских сапог – надо ещё точно знать, что в некой воображаемой норме всё это людям доступно. Грубо говоря, в позднем СССР при скудости продовольственного ассортимента никто не голодал, и все имели скромный, но обязательный набор социальных гарантий в виде зарплаты, больничных, пенсий, пособий, жилья, детских садов и т.д. Более того, существовал даже стандарт жизненного успеха, вполне достижимый для значительной части населения. То есть жить в буквальном смысле было точно можно. Но образ и уровень такой жизни слишком невыгодно отличался от воображаемой нормы, которую каждый рядовой обыватель «видел» в Западной Европе и США. Никогда лично там не побывав, разумеется, но имея о том несомненные доказательства из кино, телевидения, рассказов выезжавших счастливчиков и из сравнения импортных товаров с отечественными.

Заметим при этом, что уровня жизни в тоже не социалистических странах Африки, в Индии, Таиланде, Аргентине тот же советский обыватель «не видел», хотя мог бы «видеть» тем же способом. Но он на них не смотрел и себя с ними не сравнивал, потому что воображаемая норма всегда находится в спектре «как бывает лучше». Вывод «так жить нельзя» следует из знания о реальности «лучшей нормы». Она берётся за желаемый образец. На том простом основании, что физические и умственные способности у людей в среднем одинаковы, стало быть, лучшее достижимо, если убрать препятствия. Препятствие естественным образом виделось в том, что отличает «советский лагерь» от западных его соседей – благодаря чётко проведённой между ними границе очевидность разницы становилась кричащей.

Сегодня у рядового российского обывателя нет никакого представления о «лучшей норме». Ему не из чего её вообразить, потому что картинки и видео, обильно насытившие инфопространство, ничего привлекательного и недоступного ему не показывают. Хуже того, суперэффективная государственная пропаганда активно подбрасывает наиболее отталкивающие образцы – он такого у себя не хочет. А в его сознании оно – «при прочих равных», ведь никакая иная разница не заметна. Вы можете ему сутками напролёт рассказывать, что где-то больше свободы, демократии, меньше государственного произвола и вмешательства в частную жизнь, но никто не сможет увидеть доказательства этим словам в недавних европейских лokдayнах. А из этой песни слов не выкинешь – и они не про свободу совсем.

Марина Шаповалова, [9/14/2023 1:48 AM]
Чтобы человек вдруг осознал (а за ним другие – по цепочке), что жить более свободно и благополучно ему мешает вот это конкретное государство, он должен сначала заметить, что реальны иные формы организации хотя бы государства же. Что в этих иных формах его личные возможности расширятся. Но таких, иных форм в реальности нет. В отличие от среднего позднесоветского человека, у современного россиянина нет желаемого (воображаемого) образца, а значит, для него нет ясного смысла и содержания перемен.

Тогда какая альтернатива?
А с этим ещё хуже. Потому что условный советский человек накануне перемен, которых ждал, демонтажом тоталитарного государства стремился влиться в «общечеловеческую семью». У него не было сомнений, что с тем государством разрушается «железный занавес» — единственное и главное препятствие между ним и свободным миром. Хотя бы отчасти так оно и было сначала: открывались границы, прежде закрытые изнутри советской властью. За ними действительно оказывалось больше всяческих свобод – и они проникали в страну, сбросившую с себя оковы большевистской идеологии. Мечты о «просто достижимом капиталистическом благополучии», конечно, скоро разбились о реальные жизненные проблемы, но нельзя сказать, что всё оказалось самообманом. Мир последнего десятилетия 20 века действительно демонстрировал больше тенденций к объединению в самых разных сферах и направлениях. (В скобках замечу: далеко не всегда понятных по смыслу бывшим советским людям, воспитанным на куцем марксизме-ленинизме, но эту непростую тему не будем сейчас затрагивать – мы сравниваем только наличные условия, а не причины и историю их формирования в течение 30 лет.)

Сегодня перспектива разрушения своего государства выглядит скорее утратой последнего укрытия от внешней враждебности. Уж точно никак не «воссоединением с общечеловеческой семьёй». Такой «семьи» очевидно нет не только для русских, «провинившихся» путинизмом – её нет ни для кого. Глобализация за три десятилетия заметно изменила характер с условно гуманитарного (благоприятствующего человеку, независимо от его происхождения и т.д.) на централизующий гегемонистский. С тотальным диктатом антитеррористической, эпидемиологической и всякой прочей безопасности. С транснациональным учётом и контролем на зависть дедушке Ленину. Национальные государства в пандан ощетинились административным суверенитетом. В общем, хотите сбежать от безумств своего диктатора – поинтересуйтесь, где тут пропасть для свободных людей.

Люди с тех пор, как и вообще за последние десятки тысяч лет, ни в какой стране не изменились: они не стали хуже, не стали лучше, не стали ни умнее, ни глупее. Точно так же, оценивая окружающую реальность, соображают, как им выживать. Верно или ошибочно выстраивают под эту задачу личные жизненные стратегии. Руководствуясь приемлемыми для них образцами желательного и возможного. Никогда не более того. Дело не в людях, когда условия диктуются глобальными процессами. Ими же меняются – иногда настолько радикально и в катастрофическом режиме, что личные человеческие стратегии приспособления оказываются абсолютно бесполезными. Тогда массы невольно вовлекаются в большие процессы и отзываются на идеи, выходящие за пределы их воображения.

Или нужен внятный воображаемый образ лучшего будущего – тогда люди согласятся, что «так жить нельзя», как они живут, хотя на самом деле их жизням ничто не угрожало. Или действительно физическое выживание становится невозможным в рамках личных эскапистских стратегий – тогда несуществующий образ лучшего будущего приходится кому-то изобретать, а остальным принимать и осуществлять.