Анатолий Головков. ДОМИНО

 

В Израиле до сих пор доминошные столы, — что бывали в прежней Москве, в Ленинграде, в Киеве, считай, в каждом дворе, — ставят выходцы из СССР. Да и старые берегут.

И разносится в Тель-Авиве вечерами по-русски:
— А я вам, Борис Семёныч, говорю, рыба!
— Какая же это рыба, Давид Абрамыч!Тухлая ваша рыба! Играем!

В 50-х дед мой играл во дворе у Нескучного.

Возвращался чуть хмельной и довольный. Говорил бабушке, накрывавшей к ужину:
— Прикинь, мать! Разгромили контру беложопую наголо! Восемьдесят семь копеечек! Эх! Оно, конечно разве на керосин дачный? Да и то довольно, все наши!

Что до «Козла» народного, то играли не только во дворах. Стучали костяшками в курилках, раздевалках и бытовках.

Если не на деньги, наказывали за проигрыш смешно, но незлобиво: подзатыльники отвешивали, кукарекали под столом.

А на денежку выкладных игр было пруд пруди: «Блиц», «Морской», «Семерка», «Вагончики», «Вилка», «Млечный путь». Слышали про такие?

Был народ послевоенный. А после, когда перестали быть народом, своими, родными, — спиливали, кто дожил, ко всем ебеням болгаркой и столы, и лавки. А заодно и скамейки у своих подъездов.

Чтоб не слушать матерщину детей под окнами. А поутру не огорчаться видом бывшего своего двора — заплеванного, в окурках, пивных банках, пакетах от чипсов

Но всё ж кому-то еще помнится стук костяшек по столу, незатейливый разговорец?

И я будто всё еще к патефону розовым ухом прильнул — а оттуда, из «Дела Румянцевых». Глеб Романов поет вальс на музыку аккордеониста Феррари:

Домино, домино!
Будь веселым, не надо печали.
Домино, домино!
Нет счастливее нас в этом зале.
Видишь, я с тобой,
Друг любимый мой.
Домино, домино…
Слышишь, счастье стучится в окно.