Nikolai Ku

Я не пишу посты. Не писал…

Но вчера произошло событие, которое оказало на меня очень сильное впечатление, может, даже самое сильное за эти полгода пребывания на границе Украины и Польши. Послушайте…

Я выполнял рядовое задание волонтера – встретить человека на пешей границе и отвезти его на вокзал. Позвонили утром, я не успел сходить в душ, не успел позавтракать, плюс — ночью выпал снег, и в непрогретой машине было холодно и неуютно. Человек долго проходил таможню и пограничников, связи с ним не было. Прошло около 2 часов, я, немного раздражаясь, писал координаторам, они, извиняясь, сообщали, что «вроде прошел украинскую границу, теперь на польской…» И еще говорили, что он с войны, контуженный, соображает не очень, просили сопроводить до поезда, не оставлять.

Он шел, сильно хромая, на плечах — военный рюкзак, в руке – пакет. На вид — молодой, крепкий парень, светлые волосы, светлые глаза, только очень уставший и какой-то весь израненный, перекошенный. Сел в машину, тихо поздоровался. Зовут Саша, едет в Норвегию на лечение. Мы молча выехали на трассу… Наконец, я спросил: «Как оно там, на войне?». Ответил не сразу, подбирал слова: «Тяжело, очень тяжело… Совсем не как в кино». Я мало по малу пытался его расшевелить, было очень интересно. Он рассказывал тихо, спокойно, без эмоций. Говорил, что тяжело не физически, хотя военный быт — это тема отдельного разговора, а «тяжело, потому что ты постоянно в состоянии стресса, постоянно в напряжении, и еще мы молимся там 24 часа в сутки». Рассказал, что был практически на всех направлениях военных действий, 11 месяцев без отдыха. Раненым доезжал до госпиталя, а его оттуда посылали подписывать бумаги к своему руководству, он ехал, и там снова ставили на передовую. Поменял 4 «броника», показал фотку осколка шириной с ладонь, который вытащили из него, все ребра были перебиты. Не жаловался на снабжение, хотя в других местах «не так». Рассказывал, как первый раз надел каску и не верил, что с такой тяжестью на голове можно свободно ходить, а потом не снимал ее несколько месяцев. «Помогает каска?» — «Очень. Видел, как головы отрывает без нее». Благодарил товарища, который ему всучал гранатомет, а ему и так было тяжело и не хотелось, но почему-то согласился – в этот момент прилетело и спасло только то, что он нагнулся за оружием.

Рассказывал, как вытаскивал раненного друга с поля, тот истекал кровью, а свои ушли, и вокруг противник, и крикнуть нельзя… Вытащил чеку, держал гранату и полз, потому что «он из тех войск, которые сами в плен не берут и их не берут». А самое тяжелое, когда товарищи на руках погибают.

Я слушал, и мне казалось это пересказом какого-то голливудского боевика или старого советского фильма про войну. А еще говорил, что «не как в кино»… Только не было никакого бахвальства и героизма в его словах, лишь усталость. На границе его не выпускали, потому что «нет оснований вас выпускать», даже бумагу с такой формулировкой дали. Не понимал, как так.

Мы дошли до перрона, я сказал – «А я русский». Он пожал плечами: «У меня мама русская. Народ же не виноват. Там же на войне простые люди воют. Мажоров как-то привезли, так их руководство сразу спрятало, когда жарко стало. Меня привезли в военкомат, и сказали, что родина зовет и надо идти. Так ведь и с той стороны ребятам так же, наверно, сказали».

Меня душили слезы. Мы обнялись перед вагоном. Я сказал: «Спасибо тебе, что живой». Мы были знакомы всего 15 минут. Я шел по вокзалу и плакал…