Поэтическое путешествие по Набоковскому Берлину 1920 -1937

1.

Нора Гайдукова*

Поэтическое путешествие Владимира Набокова: Берлин 1920 -1937**

Владимир Набоков относится к тому небольшому числу писателей, интерес к которым с годами не только не ослабевает, но даже усиливается. Это можно сказать и про его творчество и про его жизненный путь, как будто вобравший в себя все перепитии 20 века: гибель русского дворянства, мировые войны, эмиграции, геноциды разного рода, преследование и попытка уничтожения еврейского народа.

Его жизнь и творчество продолжают волновать серьезных исследователей и графоманов. О нем написаны тысячи страниц. Нам представляется важнейшими из них двухтомник новозеландского литературоведа Брайана Бойда «Владимир Набоков: русские годы» и «Владимир Набоков: американские годы, а также книга Томаса Урбана «Набоков в Берлине» и Дитера Циммера «Путеводитель по миру бабочек».

Ежегодные набоковские чтения продолжаются, собирая исследователей, друзей и просто заинтересованную публику. В этом году мне довелось не только присутствовать, но даже выступить на чтениях. И познакомиться с одним из потомков Владимира Набокова профессором лингвистом Владимиром Ростиславовичем Петкевичем, живущем в Праге. Он внук сестры писателя Ольги. Его отец умер в 29 лет и больше детей у матери не было. Бабушка обожала единственного внука и благодаря ей он сохранил прекрасный русский язык У Владимира есть семья, три сына, один из который, по его словам, похож на знаменитого внучатого деда

Творчество деда он не всегда понимает, но чтит. Его любимый роман «Другие берега». По странному совпадению его близкую подругу, художницу, зовут Нора Мусатова. Она рисовала с фото портреты Елены Ивановны, матери писателя и самого Владимира Набокова.

В приложении текста опубликованы стихотворения, посвященные Владимиру Набокову, московского и петербургского поэта Алексея Филимонова

2.

Владимир Набоков любил Берлин. Вообще-то не весь Берлин, а только те его маленькие островки, где он селился. Всего он поменял

по мнению некоторых исследователей 10, а других – 14 адресов, часть из них осталась неизвестной, с остальными мы сегодня познакомимся, хотя половина домов, где он недолго жил, разрушена во время войны и на этом месте возникли современные здания, а то и детские площадки.

В Берлине Владимир написал более 100 стихотворений, семь романов, рассказы и новеллы, перевел с английского языка на русский «Алису в стране чудес» Люиса Кэррола. Все первые публикации он подписывал псевдонимим Сирин. Этот псевдним был ему нужен, чтобы его не путали с отцом, тоже Владимиром Набоковым, одним из редакторов газеты «Руль»

Мы совершим прогулку по его адресам и поэтическим строкам. Он ощущал себя поэтом и были периоды в Берлине, когда он в день писал по стихотворению.

Итак, его первый адрес: это красивый дом в богатом районе Грюневальде, где его родители снимали квартиру по адресу Егерштрассе 1 (Egerstrasse 1 , фото 1). Некоторые исследователи утверждают, что дом перестроен. Однако на наш взгляд он выглядит также, как 100 лет назад в 1920 году. В настоящее время здесь находится литературный салон «Принц». Возможно, не случайно.

Жизнь Владимира была в то время еще не омрачена никакими серьезными проблемами. Родителям удалось вывезти фамильные драгоценности и продажи одного лишь жемчужного ожерелья его мамы, Елены Ивановны, хватило на оплату учебы в Кембридже Владимира и его брата Сергея. В Грюневальде он пишет свои первые берлинские стихи:

От взгляда, лепета, улыбки,

В душе глубокой иногда

Свет загорается незыбкий

Восходит крупная звезда.

В сентябре 1921 года семья переезжает на Заксишештрассе, 67, в квартиру офицера фон Клейста. В настоящее время дом этот не

3.

существует. Возможно, он выглядел примерно так как многие доходные дома начала 20 века.

Этот период в смысле поэтического творчества Владимир был очень плодотворен. Он часто писал по стихотворению в день, отмечая таким образом впечатления и события своей жизни. За что литературные критики называют его поэзию «упрощенной».

Под псевдонимом Сирин он выпускает два поэтических сборника: «Горний путь» и «Гроздь» – при поддержке его отца и друзей

В Берлине, в магазине Губерта на Фридрихштрассе, продолжилось его увлечение бабочками, принесшее ему его единственное постоянное рабочее место в 1941-1948 годах в Музее сравнительной зоологии Гарвардского Университета.

Бабочка (1917-1922)

Бархатно-черная, с теплым отливом сливы созревшей

Вот распахнулась она…

Села на ствол и дышат зубчато-черные крылья…

Владимир еще учился в Кембридже и приехал домой на каникулы. Он сидел около матери и читал ей свои стихи из нового сборника, когда раздался звонок друга семьи Иосифа Гессена, сообщившего о трагедии в филармонии, где закрывая собой Павла Милюкова, был застрелен его отец. Его сестра рассказывала, что перед выходом в филармонию она пришивала отцу пуговицу к рубашке. Он посмотрел на нее и сказал странную фразу: Зачем пришивать пуговицу на такое короткое время.

В память об этом ужасном событии он написал стихотворение Пасха:

Я вижу облако сияющее, крышу,

Блестящую вдали как заркало…,

Я слышу, как дышит тень и каплет свет

Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня

Сияет влажный мир, идет Весна Господня,

Растет, зовет…Тебя же нет.

4.

Но жизнь продолжается и 23 летний Владимир остро воспринимает красоту природы, столь привлекательную в зеленом уютном Берлине

Грибы

У входа в парк, в узорах летних дней

Скамейка светит, ждет кого-то.

На столике железном перед ней

Грибы разложены для счета…

13 ноября 1922г.

Этот наивный и простодушный стиль вызывает протест искушенных литературных критиков, но мне он кажется искренним и чистым, как душа молодого интеллигентного русского человека, независимо от места его проживания.

В 1922 году написано также стихотворение ВОЛЧЕНОК, которое, возможно, сыграло важную роль в судьбе Владимира Набокова:

Один, в рождественскую ночь, скулит

И ежится волченок желтоглазый

В седом лесу зеленый свет разлит

На пухлых елочках алмазы.

В этот период своей жизни он знакомится и заключает помолвку со Светланой Сиверс, но брак не состоялся по запрету ее родителей.

В 1923 году, случайно попав на маскарад, хотя обычно он избегал таких мероприятий, он знакомится с девушкой в маске волченка. Причем маску она так и не снимает, зато читает наизусть его стихи. Это произвело на него большое впечатление. Они начинают встречаться, причем она разделяет все его увлечения. Стройная и спортивная Вера Слоним, из обеспеченной русско-еврейской семьи, даже внешне чем-то напоминает своего будущего мужа. Она играет с ним в теннис и шахматы и даже ловит бабочек. В отличие от Владимира, она хорошо владеет немецким языком. С большой

любовью и симпатией он выводит ее образ в романе Дар – это Зина.…

5.

Встреча

Тоска и тайна и услада…

Как бы из зыбкой черноты

Медлительного маскарада

На смутный мост явилась ты

……………………….

Еще душе скитаться надо,

Но если ты – моя судьба…

Их взаимопонимание и духовная близость становятся все более очевидными, ведь не только теннис и шахматы – то чем увлекался Вера с ним разделяла. Также понимала его мистические и романтические порывы, его ощущения присутствия нематериального потустороннего мира:

Но ты, прямой и тонкой тенью,

Как бы ступая по стеклу,

Внимая призрачному пенью

Вникая пристально во мглу…

Да, правда, город угловатый,

Играет жизнью колдовской

С тех пор, как в улицу вошла ты

Своею узкою стопой

И Гофман из зеркальной двери

Вдруг вышел и в плаще прошел

А под скамьею в темном сквере

Я веер костяной нашел…

Берлин

25 сентября 1923г.

6.

После отъезда семьи Владимира – матери Елены Ивановны, брата Константина и сестер Ольги и Елены, в Прагу, где они могли рассчитывать на финансовую поддержку от русского эмигрантского сообщества, Владимир поселился на Мартин Лютер Штрассе, 21 (фото 2), в Шенеберге, в пансионе Андерсен. Здесь он жил с 31 января по 28 августа 1924 года. Неподалеку находилось кафе «Леон» на Ноллендорфплатц, любимое русскими эмигрантами . Впоследствие он несколько раз менял свои адреса в непосредственной близости от Мартин Лютер штрассе, он жил на Мотцштрассе, дважды на Литпольдштрассе, но эти дома были во время войны полностью разрушены.

Мартин Лютер штрассе нигде не упоминается, как место проживания Владимира, вместо этого его биографы пишут о Лютерштрассе. Там жить он никак не мог, так как эта улица находится в Шпандау, в 20 километрах от его привычной части Берлина. В Шпандау он скорее всего вообще не был.

В пансионе жизнь Владимира была не такой уж приятной. Пока он гостил у матери в Чехии, хозяин спрятал его пальто, боясь неуплаты за проживание. Видимо в те времена это был излюбленный способ воздействия на жильцов, так как ситуация позже повторялась.

Вскоре Вера нашла ему комнату в Вильмерсдорфе на Траутенауштрассе 9, в знаменитом пансионе Элизабет Шмидт, названном позднее «русский дом». Здесь жила Марина Цветаева с дочерью Анастасией. К ней приезжал ее муж Сергей Эфрон. Ей посвящена мемориальная доска. В этом доме жил Илья Эренбург с женой Любой. Владимир прожил здесь с 28 августа 1924 до конца апреля 1925 года, когда он женился на Вере.

Для Веры было важно то, что она жила неподалеку с родителями, на Ландхаузштрассе 41, но этот дом разрушен во время войны. Зато Траутенауштрассе и ее окружение в целом сохранилось (фото 3, 4,

В апреле 1925 года Владимир и Вера поженились в ратуше Вильмерсдорфа. Еврейское происхождение Веры – она была из петербургской еврейской семьи, получила хорошее образование, знала несколько иностранных языков, в том числе и немецкий – не помешало Владимиру выбрать ее в спутницы жизни. Отсутствие предрассудков было для него не случайным, его отец Владимир Дмитриевич и дед Дмитрий Николаевич, бывший министром

7.

юстиции, отличались прогрессивными взглядами. Так, дед осуждал сфабрикованное дело французкого офицера еврея Бейлиса. Долгое время учителем Владимира был еврей, Ленский, и родители всегда защищали его от антисемитских нападок. Когда Владимир сообщил матери о своей женитьбе на Вере, она полностью одобрила его выбор. Зато в организации русских монархистов и борцов с международным еврейством, его за это осудили, подвергнув Елену Ивановну сплетням и недоверию.

Светлые чувства, навеваемые весенним и летним Берлином, радость от того, что нашел спутницу жизни, все отразилось в его стихотворении Берлинская весна. Однако в этом, в целом жизнерадостном и светлом, стихотворении показана его непреодолимая неприязнь к немецкому окружению и ироническое отношение к привычкам немецкого бюргера, стучащего в стенку и вывешивающего нескромно на всеобщее обозрение свою перину.

Как житель Берлина, хочу отметить, что поэт воспроизвел несколькими штрихами атмосферу города, которая с тех пор – а прошло почти 100 лет, совершенно не изменилась. Все те же уличные музыканты, сейчас это преимущественно цыгане и румыны, утром играют на улицах, ну и конечно бюргеры все те же, как и воробьи.

БЕРЛИНСКАЯ ВЕСНА

Нищетою необычной

На чужбине дорожу..

Утром в ратуше кирпичной

За конторкой не сижу

Где я только не шатаюсь

В пустоте весенних дней

И к подруге возвращаюсь

Все позднее и поздней

В полумраке стул задену

И, нащупывая свет,

Так растопаюсь, что в стену

8.

Стукнет яростно сосед.

Утром он наполовину

Открывать окно привык,

Чтобы высунуть перину

Как малиновый язык

Утром музыкант бродячий

Двор наполнит до краев

При участии горячей

Суматохи воробьев

Понимают, слава богу,

Что всему я предпочту

Дикую мою дорогу,

Золотую нищету.

1925г.

В конце апреля молодая пара поселяется на Литпольдштрассе 13, в Шенеберге, где живет всего несколько месяцев – с апреля по июль 1925 года. Трюк с пальто снова повторяется, хозяин прячет пальто Веры, но хозяйка фрау Рильке за нее вступилась и пальто вернули.

С сентября 1925 по май 1926 года Владимир и Вера снимают комнату у фрау Ленел на Моцштрассе 31, в Шенеберге. Это издавна одна из любимых улиц для членов гомосексуального сообщества, хотя к выбору жилья Верой это отношения не имеет. Просто привычный район центра Берлина. Здесь Владимир закончил роман «Машенька». Дом перестроен и ничего общего с оригиналом не имеет.Пара жила очень бедно. Владимир с полного согласия и при поддержке Веры занимался преимущественно литературным трудом, прожить за счет которого мало кому удается. Вера работала в адвокатской конторе и занималась издательскими делами

9.

Владимира. Иосиф Гессен, друг отца Владимира давал ему иногда зарботать в своем издательском доме и газете «Руль» — писать рецензии на книги, переводы. Но, большой фантазер и выдумщик, Владимир предложил ему печатать кроссворды, которые он, будучи энциклопедически образован, блестяще составлял. Он составлял также шахматные задачи. Но все это не позволяло поддерживать какой-то приемлемый уровень жизни для молодой семьи.

Свои впечатления от этого бесконечного скитания по чужим углам Владимир описал в стихотворении «Комната»

Вот комната. Еще полуживая

Но оживет до завтрашнего дня

Зеркальный шкаф глядит, не узнавая

Как ясное безумье на меня

В котрый раз выкладываю вещи,

Знакомлюсь вновь с причудами ключей

И медленно вся комната трепещет

И медленно становится моей.

……………………………………………

Я много знал таких покорных комнат,

Но пригляжусь, и грустно станет мне.

Никто здесь не полюбит, не запомнит

Старательных узоров на стене.

1926

…………………………………………..

Это стихотворение перекликается с другим, написанным несколько позже, где Владимир выражает свою боль за тяжкую долю эмигранта.

На смерть Ю.И. Ахенвальда

Перешел ты в новое жилище

И другому отдадут на днях

Комнату, где жил писатель нищий

Иностранец с книгою в руках…

1929

На короткие периоды времени – по паре месяцев – они проживают на Нюренбергер штрассе, затем почти на два с половиной года поселяются на Пассауерштрассе 12, в семье прибалтийских немцев. Дома эти не сохранились.

Затем с сентября 1929 по январь 1932 года они снимают две комнаты опять на Литпольдштрассе, но в доме 27. Здесь Владимир

10.

заканчивает роман «Подвиг» и «Камера Обскура». Он ездил в Чехию к матери и там успешно работал. Дом этот также разрушен.

В 1927 году написаны два известных стихотворения, отражающих его боль от оторванности от Родины, но полное неприятие коммунистической действительности.

Расстрел

Бывают ночи, только лягу

В Россию поплывет кровать

И вот ведут меня к оврагу,

Ведут к оврагу убивать…

Существует множество интерпретаций этого стихотворения, но сама Вера Набокова называет его «нарочито подсунутый сюоприз, вроде возведения пешки в более низкий ранг, чем ожидаемый ранг ферзя».

Другим известным провокативным стихотворением называют

«Билет»

…..И есть уже на свете много лет

Тот равнодушный медленный приказчик

Который выдвинет заветный ящик

И выдаст мне на родину билет

1927

Как известно, в России Набоков больше никогда не был. Он не мог туда поехать, как и многие другие, Иосиф Бродский, например. Это было им обоим слишком больно. А стихотворение было напечатано в газете «Правда» в Москве в 1927 году.

Между тем, жизнь в Берлине, городе творческом и разнообразном, приносила ему новые увлечения. Теперь им стал кинематограф. Он много раз снимался в качестве статиста на киностудии «Бабельсберг» и даже сыграл небольшую роль в фильме ужасов Фрица Ланга «Доктор Мабузе»

Кинематограф

Люблю я световые балаганы

Все безнадежней и все нежней

Там сложные вскрываются обманы

Простым подслушиванием у дверей

11.

…………………………………………..

Утопит злого, доброго поженит

И снова, через веси и века,

Спешит роскошное воображенье

Самоуверенного пошляка

1928

Такие нелицеприятные высказывания были всегда в духе Владимира Набокова, которого многие считали высокомерным и заносчивым. Но в его стихах, как пишет Андрей Битов: «Он исповедался довольно…» Он в них открыт и искренен.

Следующий адрес Набоковых – Вестфалише штрассе 29, в Вильмерсдорфе, недалеко от главной улицы Западного Берлина Курфюрстендамма и озера Халлензее. Там они снимают комнату в густонаселенной квартире семьи Кон с января по август 1932 года.

Дом полностью сохранился (фото 7)

Наконец, в 1932 году они переезжают в дом на Несторштрассе 22, в 200 метрах от предыдущего адреса (фото 8, 9). Там, в квартире двоюродной сестры Веры, Анны Фейгиной, они снимают две комнаты. В настоящее время там установлена мемориальная доска.(фото 10). За ней давно никто не ухаживает и она покрыта пылью. Зато в этом доме находится пивная, где собираются люди, близкие к искусству, исполнители шлягеров и литераторы. Постить эту пивную и поговорить с нашими немецкими согражданами о Владимире Набокове было бы интересно. Тем более, что в конце 20-х годов в газете Фоссише цайтунг печатались на немецком языке два его романа: «Машенька» и «Король, дама, валет», которые позднее вышли уже в книжном формате.

Владимир пишет один за другим свои эссе, романы, рассказы, даже одноактные пьесы, как например «Путеводитель по Берлину», «Человек из СССР» и другие, но продолжает писать и стихи.

Одним из лучших его стихотворений считается написанное в это время «На пустыре»

Вдохновенье розовое небо,

Черный дым с одним окном

Огненным. О, это небо,

Выпитое огненным окном!

………………………………….

Выходи, мое прелестное,

Зацепись за стебелек,

12.

За окно, еще небесное,

Иль за первый оконек.

Мир, быть может, пуст и беспозаден.

Я не знаю ничего

Но родиться стоит ради

Этого дыханья твоего

……………………..

Берлин

1932

В этом стихотворении чувствуется влияние великого русского поэта Федора Тютчева : « Не жизни жаль с томительным дыханьем, нет не ее, а жаль того огня, что просиял над целым мирозданьем и вдаль идет, и плачет, уходя»

10 мая 1934 года, на девятом году брака с Верой Слоним, родился сын Дмитрий. Поскольку Вера работала на нескольких работах: в французском посольстве, в юридической конторе, да еще водила экскурсии по городу, воспитанием сына занимался сам Владимир.

Он гулял с ним в любую погоду в прекрасных берлинских парках и немного расширил свое представление о городе. Владимир и Вера хотели остаться в Берлине и если бы не приход к власти нацистов, вероятно прожили бы здесь долгие годы. Они даже купили хороший участок на берегу озера наподалеку от города, намереваясь постоить свой дом. Но взносы были слишком велики и им пришлось участок вернуть.

Рождение ребенка было для Владимира очень важным событием. Он был нежным заботливым отцом. В это время он пишет стихотворение «Как я люблю тебя», обращаясь одновременно к городу и любимым людям

Такой зеленый, серый, то есть

Весь заштрихованный дождем

И липовое, столь густое

Что я перенести – уйдем

Уйдем и этот сад оставим

И дождь, кипящий на тропах

Между тяжелыми цветами

Целующими легкий прах.

Уйдем, уйдем, пока не поздно,

Скорее, под плащем, домой,

13.

Пока еще ты не опознан,

Безумный мой, безумный мой!

…………………………………..

1934

Владимир умел в своих стихах быть легким и приятным, полным юмора и открытым для всех людей. Одно из таких стихотворений

«К будущему читателю»

Ты, светлый житель будущих веков,

Ты, стрины любитель, в день урочный

Откроешь антологию стихов,

Забытых незаслуженно, но прочо

И будешь ты, как шут, одет на вкус,

Моей эпохи, фрачной и сюртучной,

Облокотись. Прислушайся, как звучно

Былое время, раковина муз

Шестнадцать строк, увенчанных овалом

С неясной фотографией …Посмей

Побрезговать их слогом обветшалым,

Опрятностью и бедностью моей.

Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен

К тебе на грудь я прянул через мрак.

Вот холодок ты чувствуешь? Сквозняк

Из прошлого. Прощай же…я доволен

1932.

К счастью, предсказания Владимира Набокова не сбылись и интерес к его «слогу обветшалому» только усиливается, поскольку только после «перестройки» его романы, рассказы, стихи были опубликованы в России и дошли до широкого читателя.

Владимир был довольно равнодушен к происходящим вокруг политическим событиям. Хотя, гуляя с сыном, он стал вдруг замечать, что видит повсюду портреты Гитлера в полный рост,

Что ему вряд ли понравилось. Однако и после 1933 года Вера работала и получала заказы на переводы. Но ситуация стала

ухудшаться. Вере отказывали в работе, преследование евреев становилось все более ощутимым.

14.

Владимир рассылал во Францию, США письма о помощи, надеясь найти какое нибудь место. Все было бесполезно.

В 1937 году семья вынуждена была покинуть Берлин. Владимир вез с собой почти готовую рукопись одного из лучших романов «Дар» Сначала он уехал для выступлений в Брюссель, Париж и Лондон.

Через несколько недель Вера с сыном приехали в чешский Мариенбад, где их встретил Владимир.

В 1940 году, после оккупации немцами Парижа, они чуть не попали в руки нацистов, чудом успев на последний пароход, отплывающий в Америку. Денег на билет у них не было, их одолжил русский композитор Сергей Рахманинов, который знал и любил романы Владимира.

Неприязнь к немцам Владимира перешла в ненависть. Он пишет:

«Мое искреннее желание, чтобы Россия, несмотря ни на что, разбила Германию. А еще лучше полностью уничтожила бы ее, так чтобы немцев вообще не осталось на свете». Уже в Америке он узнал, что его брат Сергей погиб в концентрационном лагере.Когда он уже жил в Швейцарии и познакомился с немцами молодого поколения, его мнение о них несколько изменилось.

Мы позволяем себе привести в заключение несколько стихотворений: Норы Гайдуковой «Разговор с Набоковым» и стихи Алексея Филимонова, посвященные Владимиру Набокову

Разговор с Набоковым

Я говорю по русски,

Боже мой, какой язык,

привольный и прекрасный

Со мной Набоков

«В венчике стиха»

Так значит.

мы проснулись

не напрасно.

Как призрачен, прозрачен

Этот мир

Из бабочек и темной

Карусели

Виденьями случайными проник

Рифмованные тени

Параллели.

15.

Разлука с ним

Случилась неспроста

В открытой книге

С пожелтевшим

шрифтом

О прошлом плачет,

мается душа,

о чем-то несвершившемся

и чистом.

Его мечты о снеге,

Боже мой,

Я тоже все же

говорю по русски

Хоть скатерть самобранку

предо мной

Берлин стелил

где водка и закуски.

Но слякоть Петербурга

вдалеке

Сильней люблю

Чем фонари Берлина

На Шпрее

на немцком языке

Проходит жизнь

«что оказалась

длинной»

Литература.

1.Томас Урбан. Русские писатели в Берлине в 20-е годы ХХ века. Лики России. Санкт Петербург, 2014

2. Владимир Набоков. Стихи. Азбука. 2015

3. Владимир Набоков. Другие берега. Азбука. 2011

Санкт Петербург,

10.12.2019

16.

Алексей Филимонов

ПАМЯТЬ О НАБОКОВЕ

Алексей Филимонов

Письмо Набокову пишу,

Предначертав ответ извне:

«Я вольным воздухом дышу,

Стихи слагаю, как во сне,

И не кончается строка,

О Петербурге летний сон,

Как завтрашние облака,

В себя вобрал портрет времён,

Там ждут и Пушкин, и Шекспир,

И Гумилёв, и мой отец, —

Скликают на духовный пир

Порывы трепетных сердец.

Когда осеннюю порой,

Предчувствуя ноябрьский ад,

Витаю над Большой Морской,

Где прежних строк мирской парад,

Взывая к тютчевский строке

«Молчи скрывайся и таи«,

Взмываю в вечность налегке,

Где ждут читатели мои«.

***

17.

Сказал гроссмейстер: «Вот задача,

Король в изгнанье на века«, —

И сам продолжил, чуть не плача,

Решать кроссворд наверняка.

К нему взойдет немая пешка,

И станет матушкой ферзём,

Ну а пока до перелеска

Мы от лощины добредём.

Слоны в заоблачных квадратах,

И офицеры начеку,

А конники в багровых латах

Готовы выплеснуть чеку.

И только башни не задели

Сторожевые — хрупким сном,

Но в их готическом пределе

Судьба пред факельным огнём, —

Планида партии и битвы,

Задача на излёте дел.

И в клетях огненной ловитвы

Уводит сумрак за предел.

СИРИНОГРАД

В Берлине новые ветра,

И Сирин звонко

Поёт о детище Петра,

О снах ребёнка,

18.

Кому прозренье суждено,

Что город мглистый

Судьбой положен под сукно,

Там сон речистый

О вольном граде, о стихах,

О колоннаде.

О, Петербург! Твой дивный прах

Навек в тетради.

Ты предан и развоплощён,

Опустошённый,

И страхом ото всех сторон

Заворожённый.

Но память о былом саду,

О дивной встрече,

Как прежде, дарит красоту,

И счастья вечер

С бессмертьем Пушкинской строки

В Сиринограде,

В Берлине, на краю тоски,

И в листопаде,

Где жёлтых бабочек купель,

Сирень воспета,

И Мнемозина дарит хмель,

И мнима Лета.

19.

НАСЛЕДНИК

Памяти Дмитрия Набокова

Он привозил сюда «Лолиту«*,

Рассказывал нам об отце,

То отрешено, то сердито

Дрожали тени на лице.

Наверно, прежние обиды

И нынешних обманов боль

В нем заслоняли суть планиды,

Но просыпался вдруг Король.

Тогда он пел надмирным басом,

Сияли окон витражи.

А вдруг изгнанник напрасно?

Кем стал бы здесь поэт, скажи.

В Германиии родился Сирин,

Нам завещающий счастья речь.

А сын его приехал с миром

Глаголов, продолжавших жечь.

*Фильм Эдриана Лайна

ПОСЛЕДНЯЯ БАБОЧКА

Порою в Альпах есть избыток света,

А в альвеолах копятся стихи.

Эребия нисходит в это лето,

И бархатные крылышки тихи.

20.

Сачок священнодействует, что пика,

Но жалко стало бледного огня,

Мерцающего, словно Эвридика,

Поэта уводящая от Я.

На поле боя близ Аустерлица

Так князь Андрей считал своих грехи.

А здесь на небе рыжая гвоздика,

Прапамять, — ей воскреснуть помоги.

Суворов Альпы брал в одно мгновенье,

Переступая полость пустоты.

Генералиссимус не знал сомненья,

Не то, что ангел воплощённый — ты.

ЧЁРНЫЙ АПОЛЛОН*

Порхает близ оранжереи,

Которой нет.

Рождествено, конец аллеи,

Прощаний бред.

Морская стынет безучастно

В парах земли.

Набоков завещал нам счастье

И корабли.

А Сирин подобрал игрушки

В углу пустом

21.

В раю ждут шахматы и Пушкин,

И вера в дом.

— Кво вадись? — Спросят мотылька

Сады и камни,

Ответят угли камелька:

– На что века мне?

*Бабочка семейства Парусники Чёрный Аполлон — Parnassius Mnemosyne.